– Значит, ты считаешь, что было продолжение скандала? Что это я виновен в том, что с ней случилось?
– Я ни в чем не уверена, но чтобы спасти тебя, прошу тебя в разговоре со следователем молчать…
– Да я все понял. Лиза, ты напугала меня еще больше!
– Знаешь, поступим сейчас следующим образом. Я вернусь сейчас в гараж и попытаюсь осмотреть твою машину. Герман сказал, что волосы Ирины скорее всего намотались на колесо… Может, там и пятна крови. Вот тогда будем думать, как нам поступить… Возможно, тебе придется прямо сейчас найти мастерскую подальше от этих мест, и сменить колеса.
– Да у меня есть запаски!
– Ты меня понял, Дима… Глаша, а ты сообрази чего-нибудь на ужин. Нам всем силы понадобятся.
– Можно вопрос? – подала голос Глафира.
– Конечно! Спрашивайте.
– Дмитрий, а кто такая Людмила?
– В соседней палате одна женщина в обморок упала. Это от духоты. Предлагаю открыть форточку…
Самая молодая пациентка, Оля, окинув палату с лежащими на кроватях женщинами, восприняв их молчание, как согласие, придвинула тяжелый стул к окну, поднялась на подоконник и открыла форточку.
Стоял июль, за огромными, почти во всю стену непромытыми, в подсохших дождевых потеках окнами плавился от жары город. Даже кроны деревьев вокруг больницы казались какими-то болезненными, подсохшими, вялыми. Рыжий горизонт портили заводские трубы.
– Свежий воздух, это, конечно, хорошо, да только в коридоре окна-то все распахнуты, значит, будет сквозняк, а мы все после операций… – голосом, похожим на стон, отозвалась одна из женщин. Не смотря на жару, она в теплом халате лежала под шерстяным одеялом.
– Накроетесь одеялами, да и все, – пожала плечами Оля.
Высокая, хрупкая, с узлом светлых волос на затылке, бледная, с курносым носом и тонкими губами, она была некрасивая, но какая-то милая, отзывчивая, добрая, и все ее в палате жалели. Она – единственная, кто ее не навещал, не приносил еду и все то необходимое, что требуется для женщины после гинекологической операции. Все знали, что у нее нет мужа, родственников, а на более подробные расспросы никто не решался, все понимали, что ей и так больно. У нее у единственной дольше всех не заживал шов, и только ей, прямо в присутствии соседей по палате, молодой доктор с непроницаемым лицом выдавливал металлическим инструментом гной из-под кожи на шве, и только она, стиснув зубы, рыдала от боли…