Призрачная вечность мальчика - страница 7

Шрифт
Интервал


– А ты будь пообщительней, поактивней, ведь ты же идёшь за знаниями, – словно читая мои мысли, продолжила она.

– Теть, да как я только не пробовал!.. – грустно сказал я, умышленно добиваясь её расположения к моей проблеме. – Но видимо я все равно чем-то от них отличаюсь… И я туда не вернусь! Это позорно! – тоном плаксивого моления заверил я.

В свою очередь, на её лице читалась недоверчивость и ухмыляющаяся непроницаемость. Она строго сторонилась своего мнения, безо всяких поблажек для меня. Во мне что-то перещелкнуло. Она будто бы не хотела слышать меня; словно в кривом искажении моей настоящей сложности, до неё доходили лишь мои «заученные» детские страхи… Тётя была убеждена, что отношение сверстников ко мне – лишь причина моего «максимализма восприятия»; я же, наряду со своими одногодками, воспринимал это все как нельзя трагически, так как границы «взрослого восприятия» ещё не переступал.

С тех пор я покорно ходил в школу, и, – как я и ожидал! – одноклассники с удовольствием приняли меня в свои «лапы». Первый месяц я старался ничем не выделяться, сливаясь с окружающими, но уже сформированное обо мне мнение, этим лишь усугубляло «отношение» ко мне, способствуя ещё большей изоляции. Я уже был изгнан ими, задолго до моего возвращения в школу. Но это лишь повторно доказывало, что я сам себя ощущал «другим», избрав себе «обходной» путь. Друзей у меня вовсе не было, и большую часть времени я находил радость в общении и соприкосновении с природой; наблюдением издалека за радостью стадного инстинкта возвращающихся домой, школьников.

Конечно же, была ещё одна небольшая группка изгнанников-заучек, но которые все же оставались «при реальности», тогда как я оставался в «своём мире». Временами я прибивался к их компании, – в моменты холодного отчуждения или унижения меня группой одноклассников, – хотя, даже в такие моменты, их кружок «доверенных» не размыкался передо мной руками поддержки. В результате чего я и их стал избегать. Я испробовал многие способы самозащиты, но неприязнь меня, видимо, была неизбежной. А я просто жил по понятиям и порядкам своего фантастического мира и именно эта непонятная отстраненность выводила их.

При всём при этом, стоило мне дать отпор, зачастую словесный, как они мигом терялись, – не зная характера моих дальнейших действий, – и замолкали. Будь каждый из них одиночкой, я бы запросто их «сделал»; но толпа – лишь мысли о ней – наводила на меня необузданный страх!.. В поисках спасения, я бился под их влиятельными и жестокими выкрикиваниями, – как птица, скованная клеткой. Каждый новый день я терпел на последнем «вдохе», но все же