Его фигура неясно маячила надо мной и расплывалась в тумане. Мне показалось на мгновение, что я уже стоял раньше на этой лестнице, так же дотрагивался до стены, удивляясь её нереальности, и хватался за уползающие перила.
– Нормально чувствую, – ответил я. – Голова только кружится. А вообще паршиво вы планируете эксперименты.
Добравшись до своего кресла, я плюхнулся в него и закрыл глаза.
– Так, – сказал Иванов, садясь напротив. – Раз вы всё равно будете сохнуть, давайте немного продолжим. Надеюсь, полученная вами доза препарата достаточна. Расслабьтесь.
– А фена у вас нет? – спросил я, не открывая глаз.
– Нет, – ответил Иванов. – Давайте не будем думать о том, что происходит сейчас и здесь. Представьте себе, что вы идёте, скажем, по улице. Рядом никого нет. Просто город. Попробуйте представить и описать, что вы видите.
Я вздохнул. Мне не хотелось ничего представлять.
– Я иду медленно, – сказал я. – Мне холодно…
– Меня интересует ваше визуальное восприятие, – сказал Иванов.
– Я дрожу, – продолжал я. – Мне хочется есть. Живот болит. Сильно, справа.
– Что вы видите? – настаивал Иванов.
– Темно, – сказал я. – Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель…
– Что ещё за виолончель?
– Я иду к мусорным бакам, – сказал я.
– Вы видите какие-нибудь надписи? – спросил Иванов. – Можете прочитать?
– Вывоз мусора, – сказал я. – С восьми ноль-ноль…
Я иду по хмурому, плохо освещённому двору. Слева вверху покачивается голубой огрызок луны.
– Очки, – бормочу я. – Это многое объясняет…
На самом-то деле, это ничего не объясняет. От того, что человек потерял очки, мир не становится синим. Да и дымка, витающая вокруг меня – не просто отсутствие резкости. Вот, предположим, захочу я прочитать табличку на том мусорном контейнере, что стоит метров за пятьдесят от меня – я же вполне спокойно смогу это сделать. Мне достаточно захотеть, и дымка рассеивается. Буквы и цифры чёткие, словно находятся рядом и хорошо освещены. «Вывоз мусора с 8-00».
Как же тяжело ковылять к этим бакам. Тряпки на ногах поистёрлись, одна почти свалилась. Горло режет так, что больно не только глотать, но и дышать. А глотать всё равно нечего, кроме собственной слюны. Я вспоминаю огрызок батона, оставленный мной так недавно на остановке. Его можно было оттереть от грязи и съесть. Да что там – я бы сейчас и блевотину саму съел с удовольствием. В животе жжёт. Ноги заплетаются. Так вот почему я иду к мусорным бакам – в них может быть еда. Сейчас же люди часто так делают. Купят, скажем, две палки колбасы, не подумав. А потом понимают, что им нужна только одна. И вторую выбрасывают на помойку. Или притащат домой сыр зелёный, а потом вспоминают, что он им под цвет обоев не подходит…