Без ожогов играем с огнем
при любой самой жаркой погоде,
потому что ни ночью, ни днем
интуиция нас не подводит.
А когда подведет, например,
на Лубянке у серого зданья,
перед тем, как вытаскивать хер,
чтоб поссать, скажем ей: «До свиданья».
Понедельник ли, среда —
наплевать на календарь —
если кончилось веселье,
дальше будет как всегда.
Разбери теперь с чего
завелись мы, но завод
истощился, и похмелье
цепко за душу берет.
Где ж резервы, организм?
Не поможет сотня клизм,
измы эти мне противней,
чем фашизм и коммунизм,
вместе взятые. Вчера
прямо с раннего утра
раздавались звуки ливня,
ливень лил как из ведра.
А сегодня солнца свет —
перепад похож на бред,
пусть не изм, но видишь ясно,
что здесь черт оставил след.
Чехов, глядя на меня,
мог вполне бы попенять:
«В человеке все прекрасно
быть должно…», а мы опять
с Герой Качиным не бриты,
рюмочки у нас налиты —
после первой по второй
перед третьей не впервой…
Только Геры больше нет —
в ванне утонул эстет.
1997г.
«Я любопытен как филолог…»
Я любопытен как филолог,
как физик, лирик и астролог,
как мистик или полиглот —
кто ищет, тот всегда найдет.
И замирает сладко сердце,
когда я открываю дверцу
чужого сейфа, где лежит
то, что не мне принадлежит…
явилась жуткая старуха
в руке ее сверкнул кинжал
изнемогая от чернухи
я пил black death соображал
с кем целовался на диване
число какое месяц год
sex-бомбу обнаружил в ванне
и удивился что не под
Почему я не пошел ни в ЦДЛ, ни в Дом кино
Друг говорил о Кабалье
и нескольких чудесных песнях…
И эти звуки – е-е-е —
нас гнали встретиться на Пресне.
Зайдем в известный гастроном.
Пересечем, как раньше, площадь.
И там, где Бродский, за углом
портвейном глотки прополощем.
Нет, в ЦДЛ я не пойду…
И в Дом Кино, а сам как хочешь —
я стольких там послал в пизду,
что могут навалять. Короче,
упадок сил, хочу прилечь,
пока, старик, до новых встреч…
Мазохисту на лавке
Втыкали дети булавки.
Не от тоски, не из шалости.
А втыкали из жалости.
Олег Григорьев
Стишки Ч. в прозе сочинял,
как И. Тургенев. Надоело.
Литература – болтовня,
а Ч. хотел заняться делом.
В сортир спустил чужой роман
и сжег изящную словесность…
Нос Губерман ему сломал,
а руки – Эрнст Неизвестный,
когда скульптуры Ч. крушил.
Язык Сорокин гаду вырвал.
Глаз выбил Станислав Любшин —
Ч. и актера чем-то вывел…
Ч. кайф ловил, а не страдал
от унижения и боли —