Я опускаю глаза, чувствуя свою полную беспомощность. За последние несколько минут Вернер раз десять произнес слово «ребенок». И по его глазам я вижу – у меня нет ни единого шанса убедить его в обратном.
Как бы мне хотелось быть старше, опытнее, сильнее, чтобы заставить увидеть его то, что вижу я, чтобы дать ему почувствовать то, что чувствую я. Вместо этого я вынуждена мириться с тем, что он повесил на меня ярлык маленькой и запретной, и упиваться собственным разочарованием.
Какая же я дура! Дура, что влюбилась. Дура, что надеялась на взаимность. Дура, что вообще затеяла этот разговор.
- Знаете что? – я решительно поднимаюсь с пола, чувствуя, что больше не могу оставаться с ним в одной комнате. Что он давит на меня. Что вся эта ситуация становится для меня невыносимой. - Мне надо подышать свежим воздухом. А вы оставайтесь, чувствуйте себя как дома.
С этими словами я хватаю с вешалки свою куртку, сую ноги в кроссовки и выскакиваю из номера, хлопнув дверью.
Успеваю добежать до лифта, когда позади слышу его крик:
- Постой!
Но я не останавливаюсь, не слушаю его. Не дожидаясь лифта, я открываю дверь, ведущую на пожарную лестницу, и несусь вниз.
Выбежав из отеля, в растерянности останавливаюсь, жадно хватая ртом воздух. С неба капает дождь, и я понятия не имею, куда мне идти.
- Арина, не глупи.
Застываю от нежиданности, а потом оборачиваюсь на голос Никиты Сергеевича. Не знаю, как он так быстро оказался рядом. Должно быть, пока я неслась по лестнице, он спокойно спустился на лифте и теперь стоит передо мной, такой невообразимо прекрасный и мужественный, с капельками дождя в волосах и печалью, застывшей в глазах. На нем нет верхней одежды, только джемпер, в котором он пришел в мою комнату, и я некстати думаю, что он ему очень идет.
Наши глаза встречаются. После той дикой вспышки наверху меня все еще лихорадит. И сейчас, глядя на него, я вдруг чувствую, как стремительно разгорается внутри меня бескомпромиссное пламя желания.
Дальше все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться. Позже я много раз проигрывала в голове эту сцену, но всякий раз терялась в догадках, с чего она началась. Знаю только, что в один момент я просто стою и гляжу на Вернера, полная тоски и боли, а в следующее мгновение меня захлестывает какая-то болезненная страсть, не похожая ни на одно из чувств, испытанных мною ранее. Бесстыжая, откровенная, одуряющая.