— Но Джемма такая красотка! И личико, и фигурка! Закачаешься! А глазки? Просто теплый молочный шоколад! Или твое любимое «Птичье молоко», сынок… Неужели она тебе совсем не нравится?
Люка в бессилии хлопнул себя ладонью по лбу и рявкнул злобное «нет». Но его мама была женщиной… настойчивой, и всем, кто ее знал достаточно близко, было яснее ясного, что противостоять Арнетте Бремер — задача не для слабонервных. Выест ведь теперь мозг чайной ложкой через уши!
Перед внутренним взором вдруг явственно предстала картина: собственная, до боли знакомая и родная голова Люка на серебряном блюде среди заветрившихся розочек из вареной свеклы и в обрамлении картошки и соленых огурчиков…
Остро захотелось выпить. Но Люка после всего произошедшего дал себе страшную клятву более никогда в жизни не прикасаться ни к каким возбуждающим или дурманящим разум средствам. Включая алкоголь. Это оказалось… сложно, но приходилось терпеть.
— Вот только не делай такое кислое лицо, Люка! — Арнетта Бремер даже ногой притопнула, глянув на скривившегося в болезненной гримасе сына. — Ты говоришь, что возмущен ложью Джеммы, которая, может, и не ложь вовсе, зато теперь открыто врешь мне сам! «Нет», понимаешь ли! Я же вижу, как ты эту девушку обнюхивать всякий раз принимаешься! Давно бы уже начал ухаживать за ней: подарочек небольшой, ни к чему не обязывающий, театр, ресторан, наконец. Твой отец, пусть земля ему будет пухом, за мной так красиво ухаживал, так красиво… — Арнетта выудила из своей неизменной сумки платочек с вышитой монограммой и аккуратно приложила его к краешку правого глаза.
Люка внутренне заскулил: «Единый бог, вот только не это! Только пусть она не включает свою слезодавилку!» Но Арнетта ее все-таки включила, и дело предсказуемо кончилось тем, что Люка и сам плевал «в баночку», и позволил взять пробы слюны у спящих малышей, после чего все это аккуратно отправилось в явно заранее приготовленные для этого стерильные пакетики.
Глянув на них и как-то сразу поняв, что Арнетта Бремер ни секунды не сомневалась в том, что сумеет добиться от сына всего, что захочет, Люка загрустил окончательно и во избежание нового приступа плохо контролируемой злости на родительницу перенес свое внимание на мирно спавших детей. Их нежные мордашки, носики-кнопки и маленькие ручки неизменно приводили его в благостное состояние.