А, о чём это я? В общем, мне даже и не пришлось дальше
придумывать обращений — после пары первых саг вся ватага принялась
именовать меня «скальдом». Что ж, я и не против.
— Чего «это», боец? — осведомляюсь я. — Время, время поджигает
нам пятки!
— Ну, может утащим блочки-то? — опускает голос шпилевик. — Он же
стоит таких деньжищ! Редкость!
Я не удерживаюсь и отвешиваю скомороху подзатыльник. Конечно, я
не Филлион, не скупящийся повышать голос, и не Марика, при
тренировках лупящая палками новобранцев. Но идея максимально тупая.
Почти каждую умную железку в этом мире можно отследить — и не
сомневаюсь, что данную конкретно в особенности. Да и куда её деть,
если весь Эгрегор под орденами Великих Домов? Разве что выкинуть в
Дон. Но тогда, пожалуй, проще всего просто сжечь сервер термитом —
чем, судя по шипению, уже начинает заниматься Филлион.
— Понял, не дурак.
— Дурак, раз не понял сразу. Вали дальше мародёрить, грабитель
Порайска… — я провожаю взглядом Балагурова, чтоб убедиться в исходе
ереси, и замечаю Иакима, явно собирающегося отрезать голову
какой-то не то официантке, не то стриптизёрше. Без сарафанов они
выглядят несколько похоже. — Господарь воин, какого Разбитого ты
творишь?
— Сокращаю поголовье свидетелей, скальд! — рявкает Бауар,
замерев с ножом в руке.
— Отставить сокращение. Ты видишь у неё в руках оружие?
— Никак нет.
— Тогда смахивай с себя амок, дай пендаля этой благородной
девице и вперёд к дверям. Там точно остались подранки, хоть
охранниками бешенство утолишь… — ворчу я и поднимаю голос: — Неча
трогать невинных! И вообще, скоро у нас будут гости, господари!
Бауар медленно кивает. Ну наконец-то, начинает доходить. Мы ещё
до налёта строго проговорили несколько раз: никакой крови невинных.
Кроме этики и гуманизма за это правило говорил один мало-мальский
нюанс. Если на разборки дворян мирские ордена смотрели сквозь
пальцы, то вот за убийство мирных жителей драли по полной
программе. Как говорится — у любого терпения есть свои пределы.
— Как вас зову, барышня? - вежливо и тихо спрашиваю девицу.
— За… Зафра, м-м-милсдарь… — выдавливает та, заливаясь
слезами.
— Держи солид, сестрёнка, и забудь о происходящем, как о
страшном сне, — я зажимаю в окровавленный кулачок девушки золотой,
и опускаю голос: — Только вот что помни. Страшный сон он такой —
может и вернуться, если ему дать пищу.