Я слонялась по комнате в беспокойном предчувствии — накануне вечером Дамла принесла мне комплект кружевного тёмно-синего белья и белое в матросскую полоску платье прямого покроя. Женщина ничего не сказала, просто положила вещи и ушла. Всю ночь я не могла спать, в голову лезли мысли одна безрадостнее другой.
Еще до восхода я села на постели и тоскливо оглядела тонувшую в предрассветном полумраке комнату, заменившую мне клетку номер двадцать семь, с живописным видом на расщелину с небольшим водопадом и узкую ленту голубой речушки. Красота невероятная! Высота тоже. Никаких простыней не хватит, чтобы спуститься. Штор на окнах не было, яркое солнце освещало квадратную комнату и будило очень рано. Мебели тоже мне досталось минимум: узкая кровать, правда, с ортопедическим матрасом, кресло у почти пустого книжного шкафа — лишь несколько книг как попало лежали в нём, ещё один плательный — в нём чей-то ношеный халат и несколько маленьких полотенец, круглый столик на крестовине с роликами — катай не хочу, и стул у двери. Ванная и туалет, на радость, прилагались, хотя и там всё было скупо — кусок мыла и полупустая бутылка шампуня.
После клетки всё это — невиданная роскошь. Но мысли о том, чем я заплачу за лечение и этот комфорт, пугали до приступов паники. Ждала, сама не знала чего, кутаясь в лёгкое одеяло и поджав коленки к груди. Трясло от неизвестности и непонимания, во что я вляпалась.
***
В завтрак с Энвером.
Что я вляпалась в завтрак с кошмаром и соблазном в одном лице, я узнала утром, когда вместо подноса Дамла принесла мне классические туфли на невысоком каблучке.
— Одевайся, господин ждёт в столовой, — сказала женщина и взялась смахивать влажной тряпкой пыль.
А меня будто окатило с ног до головы внутри и снаружи собственной кровью. В голове карусельными лошадками скакали обрывки недодуманных мыслей и ассоциаций: то я вдруг почувствовала себя героиней сказки «Красавица и чудовище», то заволновалась о том, что не представляю, как и о чём говорить с хозяином, то вскинулось возмущение на «господин»… Взять себя в руки никак не получалось. Все четыре конечности тряслись, это выводило из себя. Ползти на полусогнутых побитой собакой к хозяину я не собиралась, но вся эта решимость дальше сознания не распространялась и над телом власти не имела. Хотелось побить саму себя, отхлестать по рукам и ногам, чтобы не подводили, как в бульварном романе.