Ну да, как же, этикет, чтоб его!
Келлин вел меня к крыльцу, а я пыталась сообразить, что чувствую
от его прикосновения. Выходило, что особо ничего. Рука как рука, не холодная,
не горячая, не потная, током не бьет.
В общем, никаких волшебных искр между нами не пробежало, это
было очевидно. Но если у меня к нему отвращения не возникло, я не могла
ручаться, что подобных чувств нет у него.
Люди, мимо которых мы проходили по пути к парадному залу, вели
себя гораздо свободнее, чем в церкви: махали руками, кричали что-то
приветственное. Но их было намного меньше, видимо, далеко не все получили
приглашение. Во всяком случае, Огриса я не заметила. Да было бы странно, если
бы его позвали. А в церковь на церемонию, наверно, мог зайти любой – при
соблюдении дресс-кода, разумеется.
Большой зал состоял из двух частей, отделенных друг от друга
мраморными колоннами. В одной, поменьше, буквой «П» стояли столы. Вторая, с
креслами и диванчиками по периметру, сияла натертым полом и очевидно
предназначалась для танцев. Мы вошли в столовую, и Келлин подвел меня к месту в
центре главного стола. Следом потянулись гости и начали уверенно рассаживаться
– без всяких именных карточек и подсказок распорядителей, точно зная, кто где
должен сидеть.
За отдельным столом в дальнем углу стайкой разноцветных птичек
устроились дети всех возрастов, от двух-трехгодовалых до подростков, десятка
два как минимум. Возможно, будь у меня в прошлой жизни дети, я бы сразу
подумала об их вероятном наличии и у жениха-вдовца, но за отсутствием мысль
такая пришла в голову только сейчас. Возможно, ребенок - или даже несколько! -
как раз в этой стайке, и мне придется находить с ними общий язык. А если еще и
свой появится?
О боже-е-е…
Под заунывную музыку спрятанного где-то на балконах оркестра
начался свадебный пир. Гости налегали на угощение так, словно это была их
последняя трапеза. Я ела, особо не глядя, что там в тарелке, зато уделяла
внимание вину. Главное – остановиться на той грани, когда уже перестаешь
морозиться, но еще в состоянии себя контролировать.
Музыка стала чуть быстрее и веселее – и за столами сразу
проредилось: народ потянулся танцевать. Я ожидала, что Келлин поведет на
танцпол меня, но он не шевельнулся. Сидел и угрюмо смотрел в свою тарелку.
Видимо, никому другому приглашать на танец новобрачную не дозволялось, поэтому
я тоже молча медитировала над бокалом, время от времени отпивая глоток. О виновниках
торжества все забыли, и мы снова, как в карете, могли не изображать радость.