Бабы зашушукались: «Брехает, з болот пришедши» — «Отколь?» — «Мавка окаянная, морда долгая аки лошадь» — «Пошто бучих иисть не стала?» — «Нонче нечисть хитра, всех съисть хочёт» «Няхай Бог крыеть»
Ах, вот оно что, они думают, я их съесть хочу! Это же фу! Я поспешила объясниться:
— Я безобидная!
Так толпа мне и поверила. В смысле, ни капли не поверила. Вперед вышел здоровенный мужик — такой раз ударит и прости-прощай жизнь — с каким-то камушком на цепочке. Все напряженно смотрели то на меня, то на камушек.
— Не нечисть, — пробасил мужик.
И вдруг меня окатило водой. Целой бадьей холодной воды.
— Да как вы смеете? — процедила я, прикрывая руками груди и кое-что пониже. Шелковое платье прилипло и стало совсем прозрачным.
— Взаправду не нечисть, — загоготали мужики, масляно рассматривая меня.
Тут набежали бабы и начали своих мужиков шпынять, чтобы на чужих не заглядывались при живых-то женах. Одна накинула на меня шаль и увела в сторонку.
— Ты звиняй нас, спугались вначале, уж больно не по-людски ты оболокалася, и зенки-то горют аки палюшки баские, ухи опять же долгие. Дивья тебе, девка, що мулет не занялся, да вода не пожгла, так и понявши, что ты взабыль заплутала аль в беду какую попалася. Не по нутру мне деваху в беде кидати, — тараторила доброго вида женщина в голубом сарафане. Из-под платка ее выбивалась седая прядь, но лицо было моложавым, так что старухой ее язык бы не повернулся назвать.
— Спасибо большое, а куда вы меня ведете? — осторожно поинтересовалась я, вежливо улыбаясь.
— Дак заночуй у меня, мужика в избе нету, малые не в щёт. Подсоби вдове: дресвой пол помой и лавки, надысь пекчи, надысь похлебку варёть. Тутошние мужики не пара тебе, не пристало пред ними мёлькать. А я в охотку на постой возму. Меня Маликой звать, — наконец, представилась она, — Муж-то, почитай, годочков пять как сгинувши, медведь задрамши, я вот одна с ребятней кукую. Трое сыночков топерича помощники. Доча была, ты на нее сходишь. Она тоже худой как жердь была, только ты светлядь, волосья аки мед, а Аришка со смоляными волосьями, загар к ней норовил прилепитися, но зимой светлела и вот, как ты, становилася.
Я переступила порог избы, в доме сушились пучки иван-чая и мяты перечной, двое мальчуганов лет пяти-шести, веснушчатые и вихрастые перебирали крупу. Дом был добротный, стол и стулья сколочены крепко, пол не скрипел.