Боевой конь-тяжеловес стоял спокойно и послушно отдавал кузнецу одно копыто за другим. Василий гладил его по гриве и что-то нашёптывал, отчего животное фыркало и даже начинало к нему ласкаться.
– Клянусь Одином, ты нравишься ему, – произнёс Хотен, – ты крепок телом, из тебя бы получился хороший варяг. Руки крепкие, мог бы стать хорошим гребцом, плавать по чужим странам, грабить чужие суда, захватывать власть и богатство, или ждать, пока тебя не отправит кто-нибудь в Валгаллу или не наймёт к себе в войско. А так, пропадёшь здесь понапрасну. Эх, помню, я в твои годы дышал только морским воздухом, вся одежда моя была пропитана морской солью. Сколько я повидал городов и стран, сколько самых разных людей, разных наречий, разных зверей. Наш мир велик, очень велик, и я брал от этого мира всё, чего мне хотелось.
– Отчего же ты оставил своё ремесло?
Выражение лица Хотена несколько омрачилось при этом вопросе, и он заговорил совсем другим голосом.
– Есть две вещи, которые могут погубить воина – это долгий тяжёлый труд и женщины. Меня чуть не погубили они обе. Была у одного ярла дочь – Вигдис. Молода и хороша собой. Стоило мне лишь немного узнать её, и я страстно захотел ей обладать. Тогда удача мне улыбалась, я был богат, и славен в бою. Вигдис же была обещана другому в мужья, и я это знал. И, тем не менее, выкрал её, и тем самым навлёк на себя беду. Правда, Вигдис быстро меня полюбила, да так сильно, что вместе со мной шла в бой. Она стала настоящей воительницей. Больше года мы проплавали вместе, и так уже привыкли к свободе, что всего перестали бояться. Тут-то нас и настиг её отец с её бывшим женихом. В том бою перебили очень многих моих друзей, с которыми я плавал, но самое ужасное то, что погибла Вигдис, пала от меча собственного жениха. Мне же сохранили жизнь, чтобы продать в рабство.
По мере того, как Хотен говорил, лицо его принимало всё более тоскливое выражение. Дела давно минувших лет теперь всегда вспоминались им с болью, но не вспоминать их было нельзя, поскольку и всё самое лучшее в его жизни, как ему сейчас казалось, произошло тогда.
– Я был таким же, как и ты, может, чуть постарше, – продолжал викинг свой рассказ, – я лишился всего, даже свободы, и теперь был вовлечён во вторую погибель мужчин – тяжёлый труд. Больше года я провёл в таком унизительном положении, прежде, чем смог сбежать и наняться к моему старому знакомому – Сигурду. Он знал о том, что со мной произошло, но не побоялся навлечь на себя ярость ярла и взял к себе. Сигурд тогда и сам был уже ярлом, и хёвдингом над свободными бондами. Я же не был бондом, своей земли и двора не имел, и потому был беднее всех и самым неудачливым. Если бы всё так продолжалось, я бы даже не знаю, кем бы был, но точно не тем, кем стал сейчас. А случилось с нами вот что. Ярл – отец Вигдис прознал о том, что я сбежал и служу у Сигурда и потребовал меня к себе. Сигурд же ценил меня за воинскую отвагу и наотрез отказался меня выдавать. Тогда ярл Рауд – отец Вигдис, обратился за помощью к знатному норвежскому конунгу, который пошёл на Сигурда войной. Сигурд же тогда обратился за помощью к вашему конунгу Владимиру, и тот поддержал Сигурда. В тяжёлом бою мы разбили норвежского конунга, а я отомстил за Вигдис, убив её жениха и ранив ярла Рауда. Так мы поселились в Гардаре, а именно – в Новгороде. А теперь вот я богат и старшина над целым отрядом по поручению Сигурда. Сигурд потерял свои земли в Норвегии, но Владимир наделил его новыми землями и сделал своим ярлом. Вместе с вашим конунгом я брал Полоцк и Киев. Но что-то я уже заболтался. Как посмотрю, ты давно уже сделал свою работу. Держи.