Москва. Кремль
17 декабря 1887 года
Женщины
- этовзрослые дети,
зрелость умаихприостанавливается навосемнадцатом году жизни, онипусты иограниченны, ихстремление кнесправедливости, их«инстинктивное коварство инепреодолимая склонность
колжи» - основной порок
женской натуры.
(Ги де
Мопассан)
Это было довольно неожиданно.
Александр Михайлович даже не ожидал, что со стороны
контрзаговорщиков получится столь быстрое единство мнений. Как
говориться, в этом деле двух мнений быть не может. Но он даже не
успел озвучить свою идею, как генерал-фельдмаршал Гурко громыхнул
сначала про невозможность начала Гражданской войны, которая
неизбежно станет результатом отказа сената и армии присягать
Николаю Второму, а потом предложил тот компромиссный вариант,
который и я хотел озвучить. Единственным, кто был недоволен таким
исходом дел оказался Скобелев, но он не то, чтобы высказался
против, а выразил недоверие нашим господам-сенаторам, ибо в армии
он не сомневался абсолютно. Единственное, что меня радовало, так
то, что в нашем импровизированном комплоте не оказалось ни одной
женщины. Ибо женская глупость или коварство могут пустить ко дну
даже самое благое начинание. Впрочем, все подробности этого дела
удалось восстановить намного позже, но я хочу именно сейчас внести
ясность в произошедшее.
Скажем откровенно, далековато было
жандармам Российской Империи до уровня профессионализма своих
коллег из СССР конца сороковых годов века двадцатого. Анекдоты
аналогичному тому, в котором Рабинович меняет фамилию на Иванов, а
потом на Петров, а на вопрос недоумённых работников паспортного
стола, даёт исчерпывающий ответ: Понимаете, где бы я ни говорил, шо
моя фамилия Иванов, меня спрашивали: «а какая ваша предыдущая
фамилия?», рождались не на пустом месте и фильтры, через которые
пропускали в процессе проверки, позволяли частенько выявлять весьма
любопытные, а иногда и тщательно скрываемые факты теми нехорошими
людьми, которые попадали под категорию: «Если кто-то кое-где у нас
порой, честно жить не хочет». Да и сам я, был небезгрешен. Как
известно, молодому человеку и старику очень трудно заставить себя
признать собственные ошибки. А учитывая, что моя сущность
представляет собой конгломерат из двадцатитрехлетнего Великого
Князя и замшелого академика, это практически подвиг. Вот теперь, я
его и совершаю, а одновременно каюсь и посыпаю голову пеплом.