Стало Чудо её благодарить да заново цаловать-миловать. Еська тем временем ему на спину забрался да в шерсти притаился.
– Что это, – Чудо говорит, – будто что́ щекочет промеж крыльев.
– Верно, мураши с травы набрались, – Баба отвечает.
– Да нет, – Чудо молвит. – Я мураший кислый дух знаю, а энтот вовсе иной, солёный, навроде человечьего. Да и не почую я мураша, больно мал он. Поглядь-ка средь шерсти-то моей, кто тама таится.
«Ну, – Еська смекает, – худо дело». Тихонько этак с Чуда сполз, промеж травы примятой просклизнул и нырк! – в Бабью-то волосистость. Оно б лучше в косе ейной утаиться, да тут уж каки́ волоса поближе, промеж тех и залез. А каки́ поближе были, об том любой смекнет – те, что на середней манде-то повыросли.
И только вздохнул Еська, облегчение на миг почуяв, как едва разум с его вон не вылетел – такой из манды дух валил. Он бы, дух-то энтот, и сладок был, да только мощи такой непомерной, что не только что Еську аль иного какого человека, а и заморского зверя скунсия, который есть средь всех тварей земных сама развонюча тварь, и ту б учуять не можно было.
– Гля-ко, – Чудо молвит, – вроде, прошло. Но ты на всяк случа́й поглядь в шерсти моей.
А Баба, заместо чтоб его просьбу уважить, ну́ смеяться, ну́ хохотать! Едва наземь не рухнула. Чудо аж обидка взяла:
– Ты чего ж это над моей бедою потешаешься?
– Ой, хо-хо! Не потешаюсь я, а больно щекотно мне самой промеж ног.
И обратно хи-хи да ха-ха.
Еська затаился, ей полегчало чуток. А Чудо по-иному заговорило:
– А! – говорит. – Промеж ног? Да это, – говорит, – небось мандавошка у тя. Мужик-то твой трёхъелдовый, знать, её и принёс, да ты мне и передала, вона опять зачесалося! Ах ты, така, мол, и сяка! Ну, как она теперя от меня к жёнке моей перескочит?
Тут уж и Баба Трёхмандовая рот раскрыла:
– Ты, знать, об ей всё думашь. А про меня и позабыл вмиг. Ах ты, та́кий, мол, и расссякий.
Короче сказать, поругались они напрочь. Чудо Семиелдовое крылья свои распахнуло, плюнуть хотело, да вся слюня его уже срасходована была. Так всухую и полетело. Едва Еська успел к ему обратно в шкуру перескочить.
Взмыло Чудо по-над лесом. Летит да про себя ругается. А Еська мыслит, что ему энто дело вовсе не на руку: коли Баба в сердцах будет, она ни за что ширинку не отдаст. Так ли, сяк ли, а надо её ублажить. Пополз он промеж шкуры тихонько к голове Чудовой, да и молвит распевным гласом: