Ну ладно, тогда он, положим, свалял дурака, но сейчас, сейчас-то случай был, что называется, летний. Ведь тут одно к одному, вероятность ошибки исключена. Он уже сто раз просчитывал на бумаге, припоминал все подробности их разговоров… сомнений быть не может! Тогда почему он не уходит от Лили? Павел притормозил возле аквариума. Карп, стоя на хвосте, жадно хватал воздух. Жабры у него раздувались, как кузнечные мехи. Павел вздрогнул от неожиданной мысли и еще быстрее зашагал от дивана к окну. Так все-таки почему он от нее не уходит? Потому что оставался один, пускай призрачный шанс. Что если он ошибся? Или не он – врачи ошиблись? Или не врачи – она где-то наврала? Один шанс из ста. Смехотворно мало и пугающе много. И вот он опять подсаживается с крохотным глядельцем к аквариуму и смотрит, смотрит… И снова говорит себе: я должен взять себя в руки, я должен похерить давешние расчеты, я должен начать все с начала. Итак…
Когда Карпу минул год, Лиля решила устроить маленькое семейное торжество. Поскольку масловских своих дружков-приятелей она за это время растеряла, Павел позвал сослуживцев. Пришел Юра с женой, пришел мрачный Бурштейн; с опозданием на час, но зато с роскошными гвоздиками ввалился в дом Вадим-Красавчик. Все «пожимали лапу» имениннику и садились за стол. Карпу задали праздничный корм, и сейчас он лежал на дне, лениво ковыряя песок своим розовым плавилом. За этот год он сильно раздобрел, в движениях его появилась вальяжность и даже некоторая степенность. Павел величал его не иначе как действительным статским советником и, приближаясь с кульком, кланялся в пояс со словами: «Не изволите откушать, ваше превосходительство?» Карп снисходительно ел, игнорируя эти выпады, – Павла он не любил и не считал нужным скрывать свои чувства.
За ужином Павел был рассеян, много пил и слушал вполуха. У них, кипятился Влад, в колледже средней руки… А ты сделай поправку, возражал кто-то… возьмите официальный курс… зато бесплатное медицинское… Уже несколько раз Лиля толкала мужа под столом, чтобы он не наливал себе одну за другой. Павел ловил расползающиеся мысли. И чего языком мелют! Больше платят, меньше… фу, крепкая, зараза… вон кто-то огребает тыщи, а ночью… кто это меня по ноге?., на луну воет.
Владик с Бурштейном сцепились. Бурштейн сидел весь вечер пасмурный и только сметал Лилины салаты. Видно, Красавчик зацепил его, толстобрюхого, потому что он выкатил свои черные иудейские глазища и возбужденно говорил, размахивая вилкой с насаженной на нее картофелиной.