– Ты же говорила, мариновать его подольше, – уличаю её.
– Глянула я вчера, как Артемка за тебя с Олежкой поступил, и
изменила своё решение. Теперь точно пора дать ему… награду.
– А теперь уже всё, – смахиваю злые слёзы. – Они нас разлучили.
Он уедет, а вернется уже остывший.
– Или наоборот ещё больше в тебя влюбленный…
– Ба, армия – это целый год. Целый год!
– Ничего, подождешь, коли любишь.
– Я не знаю насчет любви, – говорю задумчиво. – Мы постоянно
спорим, пикируемся и даже деремся. Ты думаешь, у нас что-то
получится? – качаю головой.
– Я думаю, что вы по уши втюрились друг в друга.
– Они не позволят нам быть вместе.
Машина еле-еле двигается в потоке. Мы попали в утренний
затор.
– Не позволяй матери руководить своей судьбой.
– Я её разочаровала, – грустно усмехаюсь.
– Ой, я тя умоляю, Эленька! Я у Оксанки вместо матери была,
знаешь, сколько раз она меня разочаровывала шалава такая? Сколько
кобелей вокруг неё вилось, пока она Валерку папку твоего не
встретила! То с одним уйдет, другой под крыльцом сидит, караулит. А
она утром с гулянки приходит навеселе, ну и давай разборки чинить с
тем – вторым. Я выходила и палкой обоих дубасила, чтоб не мешали
нормальным людям спать своим ором. Так что, чья б корова
мычала!
– Ты мне никогда об этом не рассказывала.
– А зачем? Чтоб ты в матери разочаровалась? Ну, было и было.
Путняя ведь стала, бизнес-вумен. Сейчас замужем за одним из богатых
людей края. Так что не ей тебя судить, – режет бабушка.
– Да уж, я тоже в ней разочаровалась.
Передо мной перестраивается очередная машина, и я раздраженно
сигналю. Видят, что девушка за рулем, значит, надо нагло лезть?
– Помиритесь. В ней сейчас эмоции играют. Чо вернулись-то
они?
– Самолет поломался, в поле сели.
– А, ну понятно. Тряхнуло ее конкретно, значит. Вот и
неадекватша сейчас. Остынет, я тебе говорю.
– Она меня ударила, – говорю мрачно.
– Ой, а сколько раз она от меня отхватывала? – отмахивается ба.
– Дела семейные. Баба она хорошая, и как мать достойная, любит
тебя.
Ненадолго замолкаю, гипнотизируя светофор. Загорайся уже
зеленый.
– Артема жалко, – говорю. – Камоевич ему устраивает порку
сейчас.
– Переживет, мужик всё-таки.
Загорается зеленый свет, и мы наконец выезжаем из пробки на
свободную улицу. Какое облегчение. Вот бы ещё на душе стало так
же.