собственных служивых людей. Лукьян
«сестрицей» отдан, верен ей как пес, а Кузьма обоз купеческий
охранял, да тяжело ранен грабителями, монахи выходили. Раньше
боевым холопом был, да в голод бояре его из усадьбы и вытурили. Но
на «большую дорогу» с кистенем не подался, у купцов службу нашел. И
хорошо, что женился – супруга и двое деток малых хороший залог
верности, тем паче никуда они не денутся, здесь будут пока
жить…
- Это механика, созданная руками
человека. А не бес, с двумя колесами, глазом и рогами, - Иван
старался говорить спокойно, хотя в другой бы раз расхохотался. Но
тут было не до смеха – лица трех монахов были бледны, они
беспрерывно крестились, а их взгляды не сулили ничего доброго.
Костер в них пылал, который ему самому и «Уралу» уготован в самом
скором времени. Нужно было кардинально изменить ситуацию в свою
пользу, и он решился на отчаянный шаг.
- Видите, сидение сзади меня, вот
ручка, за нее можно уцепиться ладонями, чтобы не упасть. Это как
конь, только железный. Да, выхлопные газы и грохот это не происки
беса, а результат работы механики. Но пусть так – если вы в вере
православной уверены, и богу преданы, то тогда садитесь в седло, не
колеблясь. Если не свалитесь – то вера ваша крепка, и сия колесница
для православного не опасна. А если считаете ее бесом – то победите
лукавого, проехавшись на нем сверху, оседлав!
Он прибегнул к самому сильному
доводу, и если бы церковники остались стоять на месте, то его жизнь
не стала бы стоить и полушки – медной монеты, которой тут
расплачивались за мелкие покупки. И ее отнюдь не любили, старались
всегда требовать серебро. Но произошло то, чего он ожидал – келарь
решительно выступил вперед, и подобрав рясу, уселся на заднее
сидение, пусть и порядком побледневший, но прямой, будто жердь
проглотил. В глазах застыла отвага, перемешанная со страхом.
- Круг сделаем, сам увидишь, что
ничего страшного, - Иван завел мотоцикл, уселся, чуть газанул и
тронулся. «Урал» прошелся по окружности скошенного луга, выбранного
за отсутствием на нем кочек. Плавно проехались раз, за тем пошли на
второй круг, увеличив скорость – чуть больше скачущей рысью лошади.
И остановился, заглушив двигатель – Авраамий неторопливо слез с
седла, пожав плечами и бросив небрежным тоном, будто езда для него
была обыкновением: