Вик бы похлопал такой прыти и актерскому мастерству, но тогда
старик точно что-нибудь заподозрил бы.
Закончив свою лекцию, Ганштайн неожиданно спросил их, что они
забыли на Крысином базаре. Вопрос явно был с подвохом, но Лили тут
же выпалила, видимо, заученный для таких случаев ответ:
— Сироты мы, — она издала печальный вздох. — Побираемся, где
разрешают.
Станиславский бы прослезился.
— Ясно, — но старика ни капли не проняло.
— И у нас как раз закончился перерыв, — стиснув плечо болтливой
девчонки, Вик забрал пакет с едой и зашагал к выходу. — Пора
побираться дальше. Удачной торговли.
— Эй, Братик, помедленнее! — зашаркала непоспевавшая
малявка.
— Благодарю, — кивнул старик и напоследок окликнул: — Мальчишка,
если вдруг, по какой-то случайности, у тебя окажется ничейное ядро,
— он подмигнул и потер пальцами воображаемую монету, — обязательно
навести меня.
Сотрудничество с подозрительным стариком выглядело не самой
хорошей идеей. Но владелец лавки не выглядел добряком, потому
зарубку в памяти Вик оставил.
Так ничего и не ответив Ганштайну, он покинул лавку, а следом за
ним и Лили.
***
Проводив взглядом пару оборванцев, Яков сплюнул:
— Терпеть не могу детей.
Закрыв входную дверь, чтобы на это раз ему точно не помешали,
Ганштайн скрылся в подсобке.
По бокам тесной комнаты высились шкафы с инструментами,
запчастями и нерабочими механизмами. Пол был завален полупустыми
коробками и ящиками. В воздухе стоял запах масла и ржавчины.
Пробираясь через свой хлам, Ганштайн бурчал:
— Терпеть не могу детей. Хотя к парню надо будет присмотреться.
Надо же… разжечь огонь души! В его-то возрасте! Если не подохнет
где-нибудь в Трущобах, из него может и выйти какой-никакой толк.
Волхв в знакомых мне бы пригодился…
Добравшись до другого конца комнаты, Ганштайн открыл сейф,
стоявший в углу. Внутри были пачки наличных, какие-то особо редкие
механизмы и, в самом низу, небольшая шкатулка.
Яков достал именно ее.
Внутри она оказалась поделена на три десятка ячеек, в которых
покоились разноцветные тепловые ядра — новая партия для Черного
рынка.
Тонкие губы Ганштайна сами собой расплылись в улыбке, а в
глазах, как недавно у Вика, загорелись огоньки. Только бирюзовые и
гораздо, гораздо слабее.
Взяв себя в руки, лавочник потянулся к карману за пополнением
партии ядер. И резко изменился в лице.