Все прибывшие делегаты присутствовали на прощальных поминках с закрытыми гробами.
Родственникам и близким было объявлено, что все ученые сгорели в лаборатории при использовании особо опасных химических элементов.
В институте была проведена траурная панихида. Была выплачена компенсация родственникам.
Местные СМИ еще около месяца страдальчески перемывали эту «ужасную катастрофу для научного мира».
По их с Сашей дому ходили незнакомые люди в черном. Они подходили и что-то говорили, возможно, это были добрые слова поддержки. Но Ирина не слышала ничего. Словно ей убрали звук. Она видела, как губы у людей шевелятся, и она старалась понять, что же они говорят. Но все попытки были тщетны. Раньше она не понимала выражения «мир померк», теперь для нее мир «оглох». Она не понимала, почему не плачет. Ведь все кругом плакали, скорбели.
Что-то внутри ее головы постоянно повторяло, что это все неправда, что Саша жив. Эта мысль была словно чужой, и словно какое-то сверхпонимание не давало ей впасть в истерику и в глубокую депрессию. Ведь, по сути, даже ее ребенок не остановит ее от отчаянного шага. Без Саши ей незачем жить. Она и не станет, ведь он и есть ее жизнь.
Гости старались не задавать много вопросов вдове, хотя многих интересовали разработки и эксперименты, которые Нечесов делал дома.
Ирина была убеждена, что Саша даст о себе знать, в конце концов, ей не показали его тело.