Подросток замыкается, отрывается от родителей, создает свой внутренний мир, создает свои границы. Многие родители воспринимают это стремление к автономии как обиду, как если бы ребенок закрывался именно от них.
На самом деле у подростка существует потребность в том, чтобы поделиться с кем-то содержимым своего «секретного сада». Можно сказать, что он выделяет его из пространства родительской семьи, ребенок выходит оттуда, но это не значит, что он замыкается только на себе самом и становится эгоистом. Он закрылся от родителей, но у него появилось много специальных «комнаток»: для друзей, где, возможно, содержатся какие-то совместные шалости и общие секреты; для преподавателей, где формируется «представительская» сторона личности ребенка. Интересы родителей в этом «строительстве» учитываются в последнюю очередь, потому что до сих пор все пространство, вся территория души подростка была для них полностью открыта, и создавать сейчас что-то специальное для мамы с отцом просто нет сил. Есть только одно стремление – отвоевать хотя бы что-то для себя, для своего личного пользования.
В таинстве исповеди подросток учится открывать все комнатки своей души для Бога. Взрослый может сказать себе: «Ну, на Бога надейся, а сам не плошай. Ему вовсе не обязательно вникать во все мои дела и во все уголки моей души, что-то можно оставить для себя». Взрослые часто пребывают в вялой духовности. Они выстраивают для Бога отдельный «фасад», демонстрирующий только одну или несколько сторон личности. А подросток считает, что от Бога секретов быть не должно, и это – здоровый максимализм.
Бывает, что ребенок не хочет идти в церковь, замыкается в себе, не потому, что потерял интерес к вере, а потому, что чувствует, что должен открыть Богу все, но у него не хватает на это сил.
Поразительную историю рассказывал митрополит Антоний Сурожский «об одном человеке, который говорил, что он безбожник. Он уже был в зрелом возрасте, лет сорока тогда, и объяснял, что он безбожник, потому что он такой ученый, и то читал, и там учился, дипломы такие-то… И вот старый священник в Париже на него посмотрел и сказал: „Сашенька! А какую ты гадость сотворил, что тебе надо было Бога убить?“ Тот опешил, потому что он ожидал каких-то высоких доводов… И он задумался. И он копался, копался, и ему вдруг вспомнился тот момент, когда ему нужно было, чтобы Бог куда-то ушел от него.