Она звонко чмокнула меня в щеку.
– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
– Да, – сказала я. – Уверена. Люблю тебя.
– А я тебя.
Я проводила Патти взглядом – за ней, не отставая, плыла облачная тень.
С ближнего дерева раздавался птичий щебет, в воздухе пахло мокрой травой. Я решила проверить свой слух на птичках. Сосредоточилась, протянула к дереву невидимую бечевку толщиной с карандаш, а на конце надула пузырь. Птички защебетали так громко, как будто сидели у меня на плече.
Усиление обоняния и вкуса произошло у меня одновременно, в ту самую ночь, когда пожар оставил во рту привкус смерти. По ощущениям меня тогда словно засунули в крохотную наглухо закрытую комнатушку, без вентиляции и с чадящим грилем. Я не сразу научилась управлять этой новой способностью. Поначалу мне казалось, что ее невозможно контролировать и что я умру или сойду с ума.
Дальше кошмар стал повторяться примерно раз в год – это расцветало очередное новое чувство. Когда появился сверхчуткий слух, голова раскалывалась на части от сотен голосов и всевозможных звуков в радиусе мили от меня – как если бы внутри моего черепа стоял включенный на полную громкость телевизор без регулятора. Он орал так, что я не слышала собственного крика.
Последним пришло нечеловечески острое зрение – оно приветствовало меня на пороге двенадцати лет. Тут я хотя бы могла закрыть глаза.
Освоение новых способностей всякий раз давалось ценой упорных тренировок, не говоря уже о преследовавших меня головных болях, приступах тошноты и кровотечениях из носа. Видеть, слышать, обонять на милю вокруг – это огромная сенсорная перегрузка, а идеальное здоровье, к сожалению, не означало невосприимчивости к боли.
У врача я бывала только на ежегодных осмотрах, потому что ничем, кроме мигреней, никогда не болела. Любые порезы, царапины, ушибы полностью проходили за несколько часов, иногда быстрее. Не как рана супергероя в телевизоре, которая прямо на глазах закрывается и заживает, а как цветок, когда он поворачивается и раскрывается навстречу утреннему солнцу. За этим тоже можно было бы понаблюдать, – только у кого есть время на такие вещи?
В те дни я много пропускала школу. Но до девятого класса у меня не было друзей, и это в первый – и единственный – раз оказалось преимуществом: не надо было никому объяснять, в чем дело. А Патти была все время рядом. Она воспитывала меня с раннего детства, с того момента, как штаты Калифорния и Джорджия согласовали удочерение. Я тогда как раз осваивала первые слова и тут же выучилась называть ее «Пать-пать».