Кое-как он дошел до стены, взгляд его не задерживался ни на ком. Потом он все вспомнил, ушел, забился в дальний угол подвала, соображая, как прекратить всё это, его отыскали и поволокли в учительскую.
За столами важно восседали учителя – и те, что учили, и те, что не учили его. Те, кому он симпатизировал, и которые, как он наивно думал, симпатизировали ему. Все они высказались за исключение Абеля из гимназии, это необъяснимое предательство взрослых потрясло Фердинанда сильнее, чем порка. Он молчал, смотрел в свою пустоту, на учителей он больше смотреть не хотел. Предатели, смотрят в рот «герру директору» и его другу-андроиду. Какое редкостное единодушие. Раскаянья от него не добились.
О том, что ожидает его дома, он и думать не хотел. Отец, свихнувшийся на своей «добропорядочности», исключения сына из гимназии за дерзость учителю не простит никогда. Никому ничего не докажешь.
После невыносимого унижения и предательства тех, кого он считал учителями, а, следовательно, высшими существами, не стоило и жить на этом странном свете. Предстояло идти домой, чтобы его еще раз унизили, сообщили, что он исчадье ада, в этом ничего нового, так он и будет исчадьем ада.
Абель дерзко прищурился и пошел ва-банк.
– Сами ничего не знаете, – совершенно неожиданно для всех, спокойно сказал он. – Я что, должен зазубривать всю галиматью, что вы несёте? Никакой головы не хватит. Я же не виноват, что вы сами думать не умеете и не хотите учиться. Буду страшно рад уйти и никогда больше сюда не приходить. Поцелуйте вашего дорогого андроида, господин директор вас за это похвалит.
В учительской стало тихо, как до сотворения мира. Все смотрели на Фердинанда. Его никто не отпускал, но он пошел к дверям, заклиная тело оказать ему последнюю услугу – пройти до дверей и не упасть. Всё в нем уже было мертво, и непонятно, как тело служило ему средством передвижения. Учитель естественной истории схватил его ха плечо, Фердинанд брезгливо передернул плечами, сбросил ненавистную руку и сказал опять очень спокойно и внятно:
– Лапы убери, андроид, – эта фраза, грубая и вульгарная, словно и сказана была не интеллигентным мальчиком Абелем. – Лучше еще раз покажи коллегам свой портрет, я тебе его оставляю на память.
Кто-то из учителей почувствовал недоброе, это уже не дерзость, а перешедшее все границы отчаянье. Что Абель натворит сейчас? Его опять поручили сторожу-дворнику, и Фердинанд был доставлен домой под надзор экономки, которой было приказано тщательно его сторожить.