– Что ты наделал?
– Я сделал то, что должен был сделать. Я не раскаиваюсь, – сказал Вебер, понимая, что уже врет.
– Раскаиваешься. Ты думаешь, она простит тебя?
Он промолчал, потому что самое страшное Анна-Мария уже произнесла.
– О ней и о сыне ты, как всегда, не подумал? Ты ужасно ударил Клауса.
– Я и думал о них. Надо было сильнее.
– Фердинанд тебя об этом не просил.
– Он ни о чем меня не просил.
– Что ты наделал, Вебер? Куда вы его поведете? Я подойду в участок, надо оказать помощь пострадавшему, – заговорила она с полицейскими.
– Ты можешь не беспокоиться обо мне, занимайтесь своим дорогим Венцелем, если меня отпустят, я его добью, так что не спешите меня вызволять.
– Он не в себе, – сказала Анна-Мария полицейским.
– …Где этот псих?..
Вебер различил в стонах Венцеля членораздельную речь.
– Видишь, он уже очнулся.
– Вебер, ты точно псих!.. – шептал Венцель, пытаясь сесть. – Да отпустите вы его… Какая ты скотина, Вебер… – он опять повалился на пол, морщась от разрывной головной боли.
– Видишь, Анна-Мария, он еще и благородный человек, чего обо мне не скажешь. Идемте, – Вебер пошел к выходу, приглашая за собой полицейских.
Он еще пару раз оглянулся, ждал от Анечки хотя бы взгляда, но она не оглянулась. Ни на какие вопросы в участке он не отвечал, не слышал, о чем его спрашивают. Вроде бы гнева в нем было достаточно, и все-таки спасовал, словно кто удержал его руку.
Странный кабинет, странные люди, гул в голове, ощущение, что от груди оторвали кусок – все горит, саднит нестерпимой болью. Все это тянулось уже целую вечность. Появлялась Анна-Мария, что-то говорила, он не слушал, гул в голове нарастал. Откуда-то взялся Гаусгоффер – времени сколько? За полночь. Клеменс с ним, тормошат Вебера, трогают лицо, веки, которые Веберу наконец удалось смежить. Привалился к стене, конца не будет. Стоит закрыть глаза – видит Абеля, все тем же – в темном плаще, с тростью, с его спокойно-зовущей улыбкой, прогуливающегося по небесам. Что было делать, Фердинанд? Ты видел, как он щекой касался ее волос, касался губами мочки ее уха? Как все это было стерпеть? Вебер пытался расслабить тело, уйти, ему незачем возвращаться.
Она не пришла, не оглянулась.
Вебер вынырнул еще раз, различив голос Венцеля. Тот твердил, что ничего он не будет писать, что Вебер переиграл себе мозги, Вебер полный дурак, его надо лечить, а не сажать. Голова у Венцеля замотана, под руки поддерживают Клеменс, Анна-Мария. А он тоном праведника доказывает невиновность Вебера. Жаль, что Аня не видит, какой Клаус благородный. А может, видит? Вебер с трудом обвел комнату взглядом – так и есть, она сидит у дверей, плачет, на Вебера так и не смотрит. А он снова смотрит на нее, не отводя взгляда. Неужели так и не взглянет на него? Он смотрел и смотрел. Голоса прекратились, наступило забвение.