Пошел туда, где очнулся, вытянул на постели тело. Видел по пути себя в зеркало: волосы, как чужие, отросли? Лицо худое и тоже, будто ему не принадлежит.
Сел на пол, попробовал подобрать ноги, хребет бы удержать, словно в десяти местах перебитый, так и тянет согнуться или сложиться гармошкой, пустота внутри и снаружи. Нужно заставить себя распрямиться, он спину прямит, а она ломается, вытянулся на полу и сразу почувствовал тянущий холод – был июль, холод неестественный.
Если бы Аланд вернулся, в глаза бы посмотрел, и стало бы легче. Жизнь в теле есть, но с этой жизнью никакой связи. Что его ждёт? Он станет призраком? Маленькие видят призраков. Он будет бродить у того окна, в которое выглядывает его сын. Потом сын повзрослеет и тоже перестанет его замечать, и тогда он рассыплется, призрак его сделается ни к чему. Ей он ничем докучать не будет. Наверное, ночи не спит, выхаживает своего битого Венцеля, а тот лежит героем и удивляется глупости Вебера.
Никогда не войду к ним, пусть делают, что хотят.
Почему так, Аланд? Я должен был смолчать? А ты сам бы смолчал – если бы какой-то пижон так склонился к твоей жене? Ты сам бы не стерпел и не посмотрел, что этот заморыш не выучился драться. Раз он возомнил себя мужчиной, по-мужски пусть и отвечает.
Силы кончаются, Вебер поднялся, пошел туда, где хлеб, вода. Хотел перенести всё к постели, уронил сначала графин – вода по полу, графин вдребезги, и чашку выронил, а чашке хоть бы что – не разбилась. Не с пола же собирать, главное заснуть, тогда силы уйдут во сне. Двадцать семь лет за жизнь цеплялся, и все вдруг выпустил из рук. Идет обратно, лег лицом к стене, куда ни повернись – всюду стена.
«Сыну потом скажут, что я был странный, и потому меня не стало. У Тебя, Господи, есть другие, лишенные странности, понятные хотя бы самим себе, хорошие люди. Они ведут правильные разговоры, поступают разумно, объяснимо, понятно. Но они не расскажут сыну, что счастье у них тоже обыкновенное, как их разговоры, и маленькое, как их чувства. Они никогда не испытывают таких потерь потому что, чтобы потерять огромное счастье, его надо иметь. Мой сын будет обворован и в счастье, и в несчастье. Может быть, самыми таинственными в его жизни будут встречи с призраком, серой тенью в предрассветном сумраке, и это хоть как-то нарушит проклятую обыденность его жизни, ее нормальность, ее бег по кругу. Норма их жизни в непроходимой бессмыслице и отсутствии всего большого и настоящего – того, что не прерывается смертью».