– Пойдем, Гейнц. Надо убрать…
Гейнц махнул рукой. В подвал спустились – как ничего не было, ни битого стекла, ни воды на полу, никакой деревянной чашки.
– Говорю тебе, Вебер, ты еще не вернулся. Как ты будешь перед своими оправдываться – не знаю. Отогрей своих, они настрадались. Никому ничего объяснять не надо, никто не спросит. В глаза мне смотри, не ворочай мордой, ты во всем виноват, ты – и больше никто. Только за то, что ты жив, тебе все всё простили, уходить никто тебе права не давал, за свою любовь нужно отвечать. Не кулаком, Вебер, – это был не тот случай. Может, и кулаком придется – никто не знает, но сейчас ты сам своей любви не поверил. Ты не поверил, а тебя все равно любят, ты понимаешь это?
– Да, Гейнц. Я понимаю.
– Надо верить, в этом вся суть, любить время от времени – мудрости не надо. Аланд всегда говорил, что мы предатели. Мы все время его предавали своим неверием, и в твоей любви так случилось. У своего сына любить поучись – в нем нет сомнения, он любит и все, его не переубедишь. Ему все равно, что ты натворил, куда ты ушел, жив ты или мертв – на его любовь к тебе это никак не влияет.
Вебер прислонил голову к плечу Гейнца, как хорошо, что он рядом. Он говорит и словно гниль из души иссекает. Гейнц как изменился – таким он не был.
– Все изменились, фенрих, всех перечистило – до скелета. Заново обрастать нужно, чтоб самим себя не пугаться. Посмотри мне в глаза. Ладно, волком не смотришь. И запомни, дурак, если ты не можешь это мозгами понять, что ты любишь жену – она любит тебя, ты любишь Венцеля, потому что он тоже тебя любит и был благодарен тебе за твою человечность. Перед Агнес и Анной-Марией – ты вечный должник, потому что они тоже любят тебя и сделали для тебя все.
– А ты?
– Что я? Я соседний палец с той же ладони – куда ты, туда и я. Можно в любви не клясться – по тебе молотком ударило, я поджался. Тебя прямит – и я выпрямляюсь, близко расположены, по соседству. Средний и безымянный – самая жесткая связка. Идем, поумирал и хватит, теперь живым в глаза посмотреть придется. Не знаю, что легче.
Совсем рассвело, все-таки это был рассвет. За корпусом Аланда Вебер увидел три дома.
– Вот этот твой, – сказал Гейнц. – Из-за органа выше остальных, орган в гостиной, а по бокам флигелями жилые комнаты, у вас там хорошо. У Абеля с Кохом попроще. Это ты у нас принц заморский, у тебя там концертный зал – играй на здоровье. Руки в порядке?