. Это завтрашние люди России в лучшем случае, ибо их может еще предупредить какой-нибудь Столыпин. Но оба они, мечтая о вооруженной помощи Финляндии, все-таки отказываются признать независимость Финляндии. Требуя от нас крови и денег для борьбы с большевизмом, они вместе с тем самым бесцеремонным образом рисуют нам картину счастливого «сожительства» с Россией на другой день после победы над Лениным, под предлогом «стратегической» необходимости. А где гарантии, что под этой невинной вывеской не последует через несколько лет новая хирургическая операция над маленькой беззащитной страной? Где гарантии, что под предлогом стратегической необходимости русские гарнизоны вновь не появятся в Финляндии в сопутствии всех прелестей бобриковского режима? До демократии же, до подлинной демократии, Россия еще не доросла и едва ли вообще дорастет – это не в психологии русского человека. В России мыслит либо Ленин, либо царь. Середины нет. Словом, пусть Россия гниет. Чем больше она прогниет – тем лучше для нас…
Маннергейм – генерал, главнокомандующий и тогдашний глава государства (временный титул, который он носил до первых президентских выборов), явно не сочувствовал этой «теории гниения». Генерал царской службы, бывший командир одного из конногвардейских полков в Петербурге, женатый на русской, связанный всем своим существом с российской аристократией и Романовским двором, – он, естественно, мечтал о другом. Он подавил восстание финляндских коммунистов, изгнал их вооруженной рукой из Гельсингфорса и Выборга и поставил там белое буржуазное правительство, которое за эти заслуги перед страной и выбрало его главой государства с весьма широкими полномочиями. Но все это имело лишь ограниченное «локальное» значение: где будущему историку российской революции заниматься какой-то Финляндией? Другое дело – взять Петербург, этот ключ к общей победе над большевистской властью, и тем самым золотыми буквами вписать свое имя в страницы истории…
И генерал Маннергейм, как всякий другой генерал на его месте, лелеял эту мысль, поддерживая идею вооруженной интервенции, как в Лондоне и Париже, куда он часто ездил в качестве главы государства, так и в самой Финляндии.
Но его несчастье заключалось в том, что он был слишком «популярен» и боялся подорвать эту популярность чрезмерным русофильством. Он опирался на буржуазию, во имя которой ему удалось подавить восстание коммунистов, на значительную часть состоятельного крестьянства и на интеллигенцию. Физически его сила заключалась не в армии, которая как организм, выросший из всеобщей воинской повинности, состояла на добрую треть из рабочих, участвовавших раньше в красном восстании или ему сочувствовавших, а в так называемой «белой гвардии»…