Мама перебирала каждую вещичку, и слезы неудержимо лились из ее миндалевидных глаз. В пятый раз она разбирала и вновь собирала сумки и торбы: вещей получалось больше, чем было разрешено: «помните, брать только самое необходимое», – звучал в наших ушах указ.
А как все дорогое сердцу, нажитое за долгие годы, можно уместить в две сумки на взрослого человека? И еще ведь есть Бэлины дети, которым предстояло остаться без любимых игрушек. Ладно, маленькая Эммочка пока ничего не понимала, ей недавно два годика исполнилось, а Толику стукнуло уже шесть, и он давал всем жару. Да и сама Бэла была почти на девятом месяце, лишь бы ей в поезде не пришлось рожать…
Я ревела вместе с мамой, оплакивая нашу уютную жизнь, в раз сжавшуюся до размеров нескольких торб. Мы опять перебирали любимые вещички, сервизы, вазы, одежду, белье, и отставляли все это в сторону. Впрочем, каждый занимался своим «сектором», мне предстояло расчистить мою комнату. Вернее, комната так и останется, как и была, даже учебники и книги будут стоять на своем месте. Мама лишь настояла, чтобы я захватила документы и мое красивое пальто с горностаевым белым мехом – надвигались холода.
Начались бомбежки. Каждый день мы забирались в погреб во дворе дома и отсиживались там, пока не давали отбой. Как только становилось относительно спокойно, мы бежали на левый берег Воронеж-реки* (приток Дона), где в два часа с немецкой педантичностью бомбили в пересменок военный завод. Рядом на моих глазах высотный дом раскололся на две части, в «осколке» виднелась детская кроватка и горшок, только хозяев там уже не было видно…
Возвращались мы через Кольцовский сад, куда выводила наша улица Кольцовская. Раньше между клумб и тенистых аллей там любила гулять молодежь, а на скамеечках сидели бабушки с детскими колясками. Сад разворотило прямым попаданием, в кустах мы обнаружили детскую ножку, и желание там появляться у нас пропало.
Как в этой обстановке удалось разобрать и перенести весь завод по эшелонам, мне оставалось непонятным, ведь для немцев он являлся стратегической целью. Наконец, роковой день настал.
Кошка Фурия – для своих Фуря – сидела на подоконнике и грустно наблюдала, как мы грузили вещи в грузовик. Дом, словно живое существо, прощался с нами укоряющей тишиной. На дверь мы повесили маленький, чисто символический замок.