«Жениться вам пора», – некстати вспомнился совет прислуги.
Видимо, в самом деле пора, раз от классической живописи такие мысли
в голову лезут.
– Завораживает, правда? – раздался
спокойный голос прямо возле уха.
Сыщик дёрнулся и резко повернул
голову, потянув руку к револьверу. Орест Ганеман в белом льняном
костюме виновато улыбнулся:
– Прошу прощения, Дмитрий
Александрович, не хотел вас напугать.
– Не напугали. Не люблю, когда
подкрадываются сзади. Где вы научились так тихо ходить?
– Увлекаюсь охотой. Там это полезный
навык. Ещё раз приношу глубочайшие извинения. Вас, я вижу, сильно
увлекла эта картина?
– Не то чтобы… Скорее, совмещаю
работу с искусством.
– Похвальный выбор. Прекрасное
полотно, очаровательная модель. Такая стройная гармония.
– Вы не могли бы рассказать о ней
подробнее? В просветительских целях, так сказать?
– Почту за честь. Знаете, Брюллова
высоко ставят за портреты княгинь и графинь, но мне эта пейзанская
естественность более по сердцу. Как, вижу, и вам. Хотя, признаться,
Карла Павловича за неё сильно бранили.
– Почему же?
– «Ваша модель была более
приятных, нежели изящных соразмерностей». Цитирую критиков по
памяти, но суть, надеюсь, передал. Пропорции барышни показались им
не классическими, не идеальными. Мол, негоже простой крестьянке
быть натурщицей для известного мастера.
– А моделью была крестьянка?
– Считается, что да. Но кто же теперь
проверит? Брюллов писал её в Италии почти сто лет назад. Может,
пригласил соседскую девушку попозировать. Но, знаете, я в ней вижу
не просто селянку.
– А кого же?
– Мне чудится тут античная менада,
спутница Диониса. Свободная, необузданная, трепетная.
– У вас богатое воображение.
– Издержки профессии. Надеюсь, я вам
помог?
– Более чем, благодарю. Кстати, Орест
Максимович, вы ведь были здесь, в галерее, с группой учеников,
когда пропала Софья Загорская?
– Вы правы, был. И до пор упрекаю
себя за нерадивость. Не уследил, увлёкся. Недостойное преподавателя
поведение.
– Что вы помните о том дне?
– Софья задержалась в зале с
Васнецовской «Алёнушкой», а мы спохватились лишь какое-то время
спустя. Точнее, мадмуазель Нечаева спохватилась, а я, признаться,
так предался лекции, что совсем не смотрел на часы. Полина устроила
полнейший переполох и, как оказалось, не зря. Мне так жаль. Я
отправлял в больницу цветы и открытки, но без ответа. Надеюсь,
мадмуазель Загорская не держит на меня обиды?