станем убегать по хлопковым ресницам снов
к маме.
все мы вырастем однажды в их тишину,
в их шуршание юбок из органзы и банты,
будем зажмуривать глаза, словно вокруг кино,
где целуются или показывают смерти.
все мы вырастем однажды в наших младших сестер,
придумывающих, как назвать сына:
лука, августин, максим, егор.
вечность мне не под силу.
если слышишь – то слушай,
моя любовь,
я пишу тебе так,
словно что-то значу,
словно этот вагон метро —
мой последний кров,
будто я – вечер
июньского дня
девяносто девятого года.
и каждый, кто пытался меня разгадать,
выбирал только неправильные коды.
это мой век превратил тебя в тихого хмурого зверя,
это мой бог приезжал к тебе на автобусе,
во дворе кружился на карусели,
как древний дух,
теперь уходящий отселе.
от тебя уходящий, или
маргариту схоронивший в речном иле,
суламифь схоронивший в чужом теле.
так дрожит у меня внутри алый
флаг! от урала и до карелии
я не слышу тебя.
как услышать тебя?
верстовые столбы —
это мы без любви
на окраинах наших селений.
это мой бог послал псов зализывать твои раны,
отмывал плечи твои от тины,
когда все в стране превратились в статуи атлантиды,
превратились в нас, неизбежных, как мартовские иды.
как увидеть тебя мне, как мне тебя увидеть?
вот мы выйдем из дому, как из небытия выйдем,
и наступят, что ночь, люди,
будто вечность наступят они.
это ты меня сохранил
в хрупком человеческом подсознании,
спрятал, как прячут воспоминания.
это я для тебя в девяносто седьмом пела
что-то про белый-белый
снег,
что про синей-синей иней.
и если в какой-нибудь из вселенных
мы только изображения в видеомагнитофоне,
на хрупкой ленте рассыпающейся кассеты —
договоримся и будем помнить,
что скрип её – это только ветер,
что смерть её – это только ветер,
что белый шум её – это только вата,
и мы падаем в небо с лёту.
открывай клетку,
открывай клетку —
выпускай птицу.
если не существует космоса и любви
если космоса не существует – значит
любая попытка человека прильнуть к звёздам,
любая попытка постоять возле
супермаркета на обратной стороне луны —
есть только желание умножить один
на какое-нибудь число,
есть только желание уронить
сердце своё в кипящее молоко
сердца чужого.
если не существует любви – значит
любое стремление человека
прикоснуться ко всему, что за пределами его тела —
есть только крик истошный, оголтелый —
«поехали!