И книгой жизни – ненаписанной, да и по существу не начатой (Василий Авченко справедливо отмечает, что опубликован был пусть огромный, но лишь пролог к главной теме) – являлась для Фадеева «Последний из удэге». Поистине художественны, поэтичны последние написанные страницы этой несостоявшейся эпопеи, где речь заходит о самих удэгейцах.
Вернуться к серьезной работе над своим «Тихим Доном» Фадеев пытался до последних лет жизни. В конце концов и эти попытки, и даже название книги стали приобретать элементы абсурда. Дело в том, что в 30-е годы численность удэгейцев значительно возросла, и говорить о «последнем» было уже неправильно, название сделалось неверным.
Примечательно, что после смерти Фадеева удэгейцы снова стали исчезать. Сейчас их около полутора тысяч, а считающих удэгейский язык родным – меньше сотни, да и то это в основном старики. Так что тема вновь обретает актуальность…
Судьба Фадеева, конечно, трагична. Конечно, его до сих пор многие называют подручным Сталина, участником репрессий, но никто, кажется, из серьезных критиков и историков литературы не доказывает, что это бездарный человек, затесавшийся в писательский цех. Нет, это был большой художник, но погубивший в себе художника ради иного.
Революция, советская власть, организация, коллектив изначально были для Фадеева родными. Он революционер во втором поколении – отец, мать, отчим были революционерами. Тюрьмы, ссылки. Разрыв родителей произошел в немалой степени из-за политики. «Между ними обнаружились политические разногласия: отец поддерживал эсеров, мать – социал-демократов». Сам Фадеев вступил в партию большевиков в 1918 году в шестнадцать лет.
Как сообщает Василий Авченко, Фадеев пытался писать еще подростком – во Владивостокском коммерческом училище. Продолжил уже в Москве, но тоже совсем молодым человеком – в девятнадцать-двадцать лет. В двадцать пять, после публикаций рассказов «Против течения» (потрясающее произведение, смягченное впоследствии и переименованное в «Рождение Амгуньского полка») и «Разлив», становится одним из руководителей РАППа. С тех пор и до конца жизни писательство постоянно отодвигали, затирали организационные дела…
Авченко на многих страницах убеждает читателей, что Фадеев не был виновен в репрессиях среди советских писателей, или по крайней мере не виновнее многих и многих.