– Но мы же будем бороться, да? Мы же сможем что-то с этим сделать?
Муж ничего не ответил. Он просто прижал Леру к себе и поцеловал в волосы.
Конечно, они боролись. Боролись вместе с врачами, вместе с лекарствами и хирургическими инструментами. Они боролись так, что у Леры, которая раньше беззаботно и бессмысленно плыла по жизненному потоку, появилась цель, мечта, молитва.
«Пусть он поправиться, Господи, сделай так, чтобы он поправился!».
Слышал ли ее Бог? Вероятно, да. Но, как всегда, действовал по своему сценарию.
Муж угасал долго, борясь, улыбаясь. Она пыталась запомнить каждую пору на его коже, каждый шрам, каждую складку. А он исчезал – постепенно, не торопясь, таял, растворялся… Его тело – такое ненастоящее, похудевшее, с синяками под глазами, существовало в их спальне, пока он сам, настоящий, продолжал сопровождать Леру повсюду: в магазин, на улицу, к маме. Лера говорила с двумя субстанциями мужа – той, которая умирала на смятых, мокрых от пота простынях, и той, которая всегда была с ней, которая постепенно слилась с ее внутренним голосом.
Лера уже почти смирилась с тем, что мужа не станет. Но когда его действительно не стало, она не могла смириться с тем, что когда он был еще жив, думала о его смерти…
Больница, кладбище, горстка земли, с невыносимым звуком разбившаяся о крышку гроба, яркие цветы на свежей могиле – это был конец всего.
Смысл жизни изменился, трансформировался… Да и не было его больше —смысла. Весь мир, всё-всё-всё, обесцветилось, выцвело, полиняло… Зачем было жить дальше? Зачем, кода на каждом шагу ее сопровождали последние слова мужа «Валерёнок, воздуха!».
«Мне кажется, что если я перестану писать, я перестану дышать…», – так думала она раньше. Она пережила свои стихи, своего мужа, но дышать не перестала. Но теперь всерьез думала о том, чтобы перестать. Зачем дышать, когда он больше не дышит? Лера не знала.
Год спустя, в середине октября, Лера гуляла по Москве. Не жалея обуви, наступала в грязные, кривые лужи, пачкала брюки, мочила ноги… В конце ее привычного маршрута был густой, великолепный парк. Она любила заглядывать туда – смотреть на деревья, слушать птиц. На этот раз она решила не бродить по длинным аллеям, а просто присесть на скамейке, расслабиться, погрустить.
Погода была в унисон Лериному настроению – влажная, серая, невеселая. Вокруг носились дети, мелькали велосипедисты… Из церкви, спрятанной где-то между кленами, тянулся тонкий колокольный звон. Как хорошо… Как спокойно… Умереть бы прямо здесь.