Но потом удивила, огрызаться начала. Вот это сюрприз. Я-то
думал, что сестры шуганые и воспитанные. Но эта, Вирсавия, другой оказалась. И
чем больше огрызалась и сопротивлялась, тем больше я залипал на нее и
заводился. Хотел уже забить на всех гостей и заявить права на девчонку прямо
сейчас. Она вообще не понимала, насколько охрененно сексуальная в нижнем белье,
на каблуках и в фате. Член колом стоял, когда я представил, что буду с ней
делать и в каких позах иметь. В какой-то момент даже отступить от нее пришлось,
чтобы не тыкать в девчонку каменным стояком.
Но ее воспитывать надо. Сразу показать, кто главный, а то
потом на шею сядет, и все. Мне это нахрен не надо. Воспитывать я ее не
собираюсь — или будет мне подчиняться, или буду ломать. Вариантов других нет. Я
не пацан, чтобы истерики терпеть. Сама знает, в каком мире живет. Обижать не
буду. Намеренно, по крайней мере.
Вышел из номера, и мне захотелась к чертям содрать с себя
удавку на шее. Нашел в кармане сигареты и вышел на ближайший балкон, сделал
жадную затяжку.
— Ну, как сестричка? Лучше предыдущей? — услышал насмешливый
голос брата. — Ты просто счастливый ублюдок, одну попробовал, вторую.
— Отвали.
— Нет, пока не расскажешь. Ты там столько времени провел,
уверен, язык твой был очень занят.
Иногда люди просто не знают, когда заткнуться.
Я сделал глубокую затяжку и схватил Тая за горло. Приблизил
свое лицо вплотную к его.
— Закрой свой рот и никогда больше не говори о моей жене в
таком тоне. Она — Иманова, и ты будешь проявлять уважение, как и к любому
другому члену семьи, понятно?
— Да, — прохрипел брат.
Я сдавил его шею еще сильнее, пока он не покраснел.
— Мальчики, — послышался голос отца.
Только он называет нас мальчиками.
— Тай, оставь нас, я хочу поговорить с Теоманом.
Я продолжал смотреть на брата, чтобы до него окончательно
дошло, что я не шучу на счет Вирсавии, никто больше ее не обидит и не оскорбит,
а потом отпустил его. Тай закашлялся и ушел с балкона, мы с отцом остались
наедине.
— Бросал бы, — указал родитель на сигарету.
— Докурю и брошу.
— Ты как, сын?
— Лучше всех, — пожал плечами и криво улыбнулся.
— Я понимаю, что тебе тяжело. Эсмира сказала, что ты не разговаривал с детьми,
ничего им не сказал. Почему?
Я стиснул зубы. Так и знал, что этого разговора не избежать.