Поэтому я держалась: кричала что
есть мочи, но ни единого звука не вырвалось сквозь плотно сомкнутые
уста, ни единой возможности хотя бы моргнуть - всё это было
недоступно мне. Я буквально цеплялась кончиками пальцев за карниз
самого высокого в моём мире небоскрёба, боясь упасть и разбиться,
без права на перерождение.
- Чего ты хочешь, дитя иного мира? -
странный шёпот, похожий на шелест листвы под порывом осеннего
ветра, вдруг прозвучал у самого уха, ненадолго отвлекая от
испытываемых душевных и телесных мук.
- Я хочу жить, - просипела, с трудом
приподнимая голову, но также не способная приоткрыть тяжёлые веки.
- Хочу сберечь дорогих мне людей.
- И это всё? Неужели больше ничего
не желается? Гор золотых, власти безграничной, людского раболепия и
восхищения? Сила колдуньи даст тебе доступ ко всему этому. Лишь
скажи, просто признайся, о чём ты вожделеешь? Каковы твои тайные
устремления?
- Нет ничего дороже и желаннее -
любви близких. Только она одна - самое большое из возможных
богатств.
- Да неужели? Не верю я тебе, дитя
иного мира, лжёшь ты! - тон говорившего изменился, из насмешливого
превратился в холодный, злой. - Были такие, способные стать магами,
не половинками или даже четвертинками, как те же шаманы, а
полноценными. Но в глубине их сердец таилась тьма. Позволишь ли ты
заглянуть в твою самую суть. Не побоишься, что найду то, чего
скрыть желаешь?
- Не побоюсь, - просипела я,
чувствуя, что давление усилилось.
- Тогда открой мне душу! - рявкнуло
нечто, а я, вздрогнув всем своим существом, почувствовала, что
погибаю, как не могу больше держаться, как мне тяжело и мучительно
больно...
Я умирала...
- Странно, - на краю темнеющего
сознания услышала тот же голос, в этот раз задумчивый, - ты сказала
правду... Достойна... достойна...
И мир погас.
Последнее, что ощутила - как исчезло
давление и растворились когти, как закончилась пытка, и как
скрученные, вывернутые суставы вернулись в правильное, задуманное
природой, положение.
***
Горн подхватил дочь на руки и крепко
прижал к своей широкой груди. Мокрая одежда Эльхам не заботила его
вовсе, мужчина переживал, что девочка погибла. Но слабое дыхание и
едва заметное подпрыгивание ресниц убедили его в обратном.
- Шариз! - толпа расступилась вновь
и к ним выбежала Газиса, её прекрасные широко распахнутые очи,
глядели точно на бесчувственную дочь, и в них плескалась
неприкрытая тревога.