— Проводите, — Октябрина нарочно сделала ударение на вежливую форму глагола. — Но учтите, я не люблю, когда меня держат за руку.
Хорошо, что он не сказал ей «ты». Этой странной барышне — такой неумелой в, казалось бы, таком простом деле, как поцелуй...
— Но вы сами за меня держались… Не так давно, — попытался он усмехнуться, но вышел хрип. — В прошлую нашу встречу.
— Тогда был дождь! — выкрикнула она звонко и схватилась за голову.
Этот жест выглядел совсем по-детски, и в первую секунду Иван даже подумал, что она сейчас покачает головой на манер кумушек, а потом понял, что барышня обнаружила потерю шляпки, но почему-то не догадывается обернуться к скамейке. Тогда он молча сделал шаг в сторону. Октябрина — за ним, точно испугалась, что он сбежит и ей придётся идти в темноте одной.
— Твоя шляпа, — сказал он, наклоняясь к скамейке. — Вы ведь её искали?
Она кивнула — очень нервно. Протянутую шляпу взяла, но не надела.
— Это папина. Я его совершенно не помню. Только эту шляпу. Она как новая, правда?
Иван не ответил. И барышня ещё долго молча крутила шляпу на руке, а потом вдруг примяла сверху ладошкой, точно шляпа была волчком и иначе б не остановилась. — Говорят, что от этого голова болеть будет, но я во все такое не верю. Мне нравится играть с этой шляпой. Это делает меня ближе к папе. Я иногда надеваю её на кулак, сгибаю руку в локте и разговариваю со шляпой, будто это действительно папа. И иногда он мне кивает и даже отвечает. Вы верите мне?
Иван секунду помедлил с ответом. Не думал над ним, а смотрел на неё — в блестящие от наворачивающихся слёз глаза. Любое слово доведёт сейчас эту барышню до слёз, а он будет гадать — плачет она из-за него или по какой-то своей причине, по отцу, например.
— Верю.
— А мама не верит. Говорит, я сумасшедшая. Что папа ушёл и не вернётся.
Иван расправил плечи, но внутренне сжался от охвативших его сомнений: теперь он уже не знал наверняка, умер её отец или просто бросил мать с ребёнком, но спрашивать не стал — не время.
— Он не вернётся, я это понимаю. Но я уйду к нему. Скоро. Очень скоро.
— Гадалка сказала? — зачем-то выпалил Иван.
И очень зло — не мог контролировать голос. Хотел, но больше не получалось быть мягким и пушистым.
— Да, гадалка, — не стала юлить непонятная ему барышня.—Уже поздно. Нам надо идти.