– Вы что это делаете! – кричал он громче иерихонской трубы, одновременно сдавливая клещами своих пальцев костлявые плечи мальчишек. – Зачем камни в окно бросаете?
– Мы… я… – пронзённый страхом, попробовал произнести несколько букв один из подростков.
– Шурка… – наконец-то выдавил он из себя слово и обмяк.
– Так, – начиная понимать, что происходит, меняя тон и силу своего захвата, сказал Глеб, – вы что, Александру таким странным образом зовёте?
«Да!» – дружно кивнули их стриженные полубоксом головы.
– Ну вы паршивцы! – Глеб улыбнулся. – Она с другой стороны дома, у бассейна, вместе с братом купается. Дуйте туда и камни больше не бросайте, у нас звонок работает.
Мальчики, убедившись, что их не будут разрывать на сотни маленьких медвежат, выпрямили плечи и быстро скрылись за углом дома.
«Да, – сказали его мысли, – столько лет прошло… время летит быстрее нас, и когда-нибудь эпизод с картиной будет только воспоминанием».
– Выходите! – Услышал он голос конвоира. – Приехали.
Здание центрального полицейского участка было ему очень хорошо знакомо. Перекрёсток, на котором оно находилось, он проезжал как минимум один раз в день, возвращаясь домой из города.
Пройдя внутрь двухэтажного строения, Глеб был передан под роспись улыбчивому, седеющему на висках полицейскому с цифрой «33» на погонах. Наручники, шнурки на кроссовках, ремень, часы и телефон очень быстро были отправлены в ящик письменного стола, на котором стояла рация одного возраста с полицейским.
Пройдя в камеру, он обрадовался. Небольшое помещение три на три метра имело два бетонных лежака, металлический стол, окно с мощной решёткой, дверь, за которой был туалет, и полное отсутствие следов пребывания другого человека. Получив тонкий ватный матрац и подушку пятнистого вида, комплект белья и бутылку воды, он с удовольствием отметил, что в таких условиях можно ждать освобождения.
Возможность находить хорошее в плохом, сформировавшаяся годами, подтолкнула его к мысли о влажной уборке своего персонального номера, и вскоре «тридцать третий» принёс ему ведро, тряпки, порошок «Cif» и в виде бонуса – сэндвич с листьями салата и сыром.
Стены, исписанные на греческом языке, хранили несколько ругательств, картинок сексуальной наклонности, и поэтому, смочив тряпку и не жалея порошка, Глеб начал именно с них. Угол, где находилась его подушка, был отдраен до излишней матовости и частичной потери краски. Сигаретный пепел, оставленный поколениями сидевших курильщиков, скопившийся между решёткой и окном, требовал скребка, но настойчивость и избыток времени делали своё дело.