— Что? — я была возмущена его дерзостью настолько, что даже возразить оказалась не в состоянии. — Не смотри на меня так, словно я совсем дура и ничего не понимаю. Ты пытаешься заставить меня стыдиться, но у тебя ничего не выйдет.
— Ты должна писать не про секс, — он цокнул языком, не отрывая от меня загоревшегося взгляда. — Ты пишешь про чувства, и их нужно сделать красиво.
— Что именно мне нужно сделать? — я пыталась не поддаваться на его провокации.
— Передать незнание любви, — пояснил парень. — Дать понять читателю, что любовь — это не всегда возвышенно и прекрасно. Иногда это грязно… Реже стыдливо… А порой и вовсе аморально. Каждый бредит своим вирусом любви.
— Красиво сделать, — я затуманенным взором смотрела на него. — Описать то, что я не могу понять любовь, и передать все, что творится у меня в голове.
— Да не бойся ты, не сожру… — пробормотал он полушепотом. — Хотя…
— Едва ли ты сможешь, — выпалила я быстрее, чем успела подумать, будучи не в силах сопротивляться и буйствовать под его тяжелым и каким-то гипнотическим взглядом.
— Что? — его пальцы сомкнулись на моем подбородке, плавно задирая голову выше и вынуждая посмотреть прямо в глаза. — Заставить тебя дописать недостающую часть сочинения, именуемую проверочной работой для полугодового среза и оценочного суждения? Давай начнем сначала, и ты поймешь принцип выполнения подобной тарабарщины, которая, по сути, никому не нужна, но все почему-то задают ее в огромных количествах.
— С чего ты взял, что я мне требуется твоя помощь? — проговорила я каким-то немыслимым слабым голоском и, вот же черт, посмотрела прямиком на его губы, которые с упоением целовали меня в прошлый раз.
— Потому что ты беспощадная фейри, готовая идти по головам, — рассмеялся он низко и с хрипотцой. — Если бы что-то было тебе не по нраву, то ты давно бы оглушила меня боевым заклинанием. Но тебе, очевидно… Интересно понять, что же следует дальше, за простыми разговорами. И тем шагом, когда уже поздно бить кавалера по морде.
Он легко провел пальцами по моему раскрасневшемуся лицу. Вот только я упорно молчала, неожиданно признав в глубине души, что Камилен был прав. Я даже описать не могла свое состояние в тот момент. Потому что то, ради чего задумывалось домашнее задание, неожиданно приняло совершенно иной оборот. Когда-то давно я мечтала понять, что же такого волшебного происходило между отцом и матерью, что у них даже спустя столько лет горели глаза при взгляде друг на друга. И вот ответ сам плыл в мои, увы, пока неумелые руки. И нужно было быть полной дурой, чтобы оттолкнуть его и продолжать пялиться в бесполезную литературу, от которой толку как от кота молока.