Вот что мне еще было с ним делать?! Бросить в корзину для грязного белья?
Авось, он не заметит.
Как же все это глупо!
Глупо и неправильно. Я в чужой квартире, с чужим мужчиной, от которого полностью завишу.
Стою перед ним, практически обнаженная, и не могу сдвинуться с места – как кролик перед удавом.
А он смотрит так, что дрожат коленки. Ни один мужчина на меня никогда так не смотрел. Никогда.
– Так что там Рахматулин болтал про стриптиз? – вкрадчиво поинтересовался Вольф.
Он поднялся. Медленно надвигался на меня.
Так же медленно я отступала назад.
– Разумеется, никакого стриптиза не было, - прошептала. – Что за глупости?
Но дальше отступать было некуда – я уперлась бедром в каменную столешницу большой черной кухни.
– Ты должна держаться от него подальше, - проговорил он, подходя ко мне ближе.
Еще несколько шагов, о господи!
– Почему вы указываете мне, что я должна делать? – воскликнула я.
– Потому что я так хочу. И потому, что это в твоих интересах, малышка.
– Не подходите!
Бесполезно. Вольф прямо передо мной. Слишком близко.
Глупая. А чего ты хотела? Такие, как он, не отступают. Всегда получают то, чего хотят.
Я здесь. С ним. Неужели есть хоть какая-то надежда, что после всех моих просьб, мольб, которые были совершенно бесполезными, он запросто возьмет и отпустит?
Неужели он… Он… Меня…
– И что ты сделаешь? – он положил руки мне на талию. – Расскажи, мне правда интересно.
– Закричу! – выпалила, попытавшись выкрутиться из железного захвата.
Получалось, правда, плоховато. Стоит мне сильнее пошевелиться – и проклятое полотенце снова упадет.
– Это вряд ли, – усмехнулся Вольф и закрыл мне рот поцелуем.
Его губы были горячими и требовательными, а я уворачивалась и нечленораздельно мычала, что я протестую. Протестую! Не хочу! Но он положил тяжелую руку на мой затылок – не давал отстранится. Сил, чтобы выразить свой протест в разговорной форме, у меня не осталось. Он всецело завладел моими губами и ртом.
Внезапно на меня нахлынули воспоминания о его прошлых поцелуях. Тогда, три года назад, в заброшенном доме…
Глеб никогда не целовал меня с такой страстью. В его поцелуях было много нежности – фальшивой, показушной нежности, как я сейчас понимаю.
Глеб. Мой бессовестный муж.
Считал меня недалекой и совершенно несексуальной деревенской матрешкой, да?! А сам в это время развлекался со своими богемными любовницами? Не поведя бровью, отдал меня бандитам? Думаешь, меня пропустили по кругу, и сейчас я, истерзанная и затравленная, рыдаю где-то в углу?