– Как колдун? – испугалась Еленька.
– Так батюшка твой почему тебя отдает-то? Видимо, заклятие ему Лунь пообещал: на остроту стрел, на меткость, на победу.
– Да это ясно, что не просто так отдает… – Еленька нахмурила свои соболиные брови. – А вот я этому старику на кой ляд сдалась? Что он с молодой женой делать будет?
Нянюшка воровато оглянулась на дверь, за которой спали сенные девушки. Зашептала-запричитала.
– Ох и жалко мне тебя, ягодка моя наливная! Ох сколько я слез пролила, когда новость эту услышала. Уж не знаю, чем чародей твоего отца взял, какой черной змеей в сердце вполз…
– Ты не причитай, нянька! – сердитым шепотом осадила ее Еленька. – Коли знаешь что, то говори, а не рассусоливай!
Нянюшка придвинулась еще ближе.
– Да видишь ли, деточка, что про колдуна проклятого люди бают? Говорят, он невинных дев ищет. Кровь ему нужна для каких там кспи-ри-ментов… Тьфу! Слово-то какое проклятое, басурманское!
– Каких еще кспириментов? – похолодела Еленька.
– Да не знаю я, малинка моя сладкая! Только боюсь, что выпьет из тебя кровь паук этот проклятый, одну кожицу оставит.
– Да ну тебя к шуту, нянька! – побледнела Еленька.
– А еще бают… – нянюшка снова заоглядывалась. – Бают, что обескровленных девиц он заклятием в рисованных превращает. И висят у него, говорят, по стенам горницы сплошь ковры с девами. Все бледные, грустные, в глазах страх и тоска.
– Да сказки это… – неуверенно проговорила Еленька, растерянно глядя в глаза-бусинки мышки. Та продолжала есть булку, потешно шевеля усиками. Еленя маленько приободрилась и развеселилась. – Враки все! Не бывает такого.
– Может, и враки, – фальшиво-весело пропела нянюшка. – Ты спи, ягодка моя, спи. Свечку-то задуть?
– Сама задую, – насупилась Еленька.
Нянька сложила шитье, посеменила в соседнюю комнату, где спала в закутке на сундуке. Дверь скрипнула, закрываясь за ней. Мышка на полу вздрогнула, собралась было бежать, но передумала. Еленька сузила свои ярко-голубые глаза.
– Значит, девство мое подавай ему, пердуну старому? – сурово выговорила она. – А вот накуся-выкуси! Перетопчется, петух облезлый! Я буду не я, если до свадьбы венок свой девичий не отдам кому-нибудь. А что? – горячо продолжила она делиться вслух своими мыслями с норушкой. – От меня никто невинности не требует. Нету этого в договоре! Перины пуховые, шесть штук – есть! Корова тельная есть! Сундук с приданым есть! Жемчуга скатного десять низок – есть! А девства нету! И не дождется хрыч старый! Вон Маруша сдуру берегла свой веночек. И что? Оборотням отдали ее. Хорошо хоть Ларуся погулять успела. До свадьбы на стороне одного ребеночка прижила. Да таких и замуж берут охотнее. Не пустоцвет ведь! Отродясь за девство не держались, и я не буду. Просто хотелось, чтобы по сердцу милый был. И так Артын сколько уж склонял-уговаривал: приходи, дескать, на сеновал, кой-чо покажу тебе, ежели что, говорил, и лесенку у окошка подержу, ножку подстрахую. А я все отказывалась, – с сожалением шмыгнула носом Еленька. – Но вот теперь уж дурой не буду, свое урву перед свадьбой. Ишь ты какой, в скатерку меня закатать хочет да на стеночку повесить! – все больше распалялась Еленька. – Кровь мою выпить хочет, аспид! Да я сама ему кровь так попорчу, что рад не будет, что имя мое услышал!..