– Быстро же заканчивается наша миссия! – щерил зубы Бенигсен. – Интересно, на расстрел или куда?
– Скорее всего, на какие-то срочные трудовые повинности, – предположил отец Александр.
Молодцеватый немецкий лейтенант торжественно и красиво произнёс длинную фразу на своём языке. Рядом стоящий переводчик, стараясь говорить столь же торжественно, перевёл:
– В окрестностях города появились бандиты, называющие себя народными мстителями. Ночью они обстреляли немецкие посты. Германская армия понесла потери. В этой связи комендант города Плескау генерал Балангаро-Гравена в порядке репрессии постановил интернировать всё мужское население города Плескау в концентрационный лагерь. Это в шестидесяти километрах от Плескау, неподалёку от монастыря. Просьба проявлять спокойствие ради вашей же собственной безопасности.
– Вот и возродили Православие! – безрадостно улыбался отец Георгий. – «Вкушая вкусих мало мёду, и се аз умираю».
– А почему Плескау? Что за Плескау такое? – удивлялся отец Александр.
– Так Псков по-немецки называется, – пояснил Бенигсен. – А Чудское озеро будет Пейпус. А Новгород – Наугард.
– Не понимаю. А Берлин как?
– Берлин.
– А Кёнигсберг?
– Кёнигсберг.
– Отчего же мы немецкие города точно называем, а они наши переделывают на свой лад?
– Так уж повелось. Впрочем, мы говорим «Германия», а по-немецки «Дойчланд».
– Всё равно мне это Плескау никак не нравится!
Толпа, окружённая оцеплением, продолжала расти. Ещё пару раз объявили, что происходит, куда всех интернируют и по какой причине. Но вот пришёл полковник Фрайгаузен и сердито что-то долго объяснял молодцеватому лейтенанту. Потом обратился к толпе арестованных:
– К сожалению, произошло недоразумение. Под общий приказ генерала Балангаро-Гравена не подпадают священники Псковской Православной миссии. Просьба господ священников выйти из оцепления и принять от нас извинения.
– Хороша же после этого будет к нам любовь жителей! – на сей раз не выдержал и возмутился отец Александр.
И он был прав. Среди арестованных многие были недовольны:
– Тьфу, попы проклятые! И на небе им рай, и здесь выкрутятся!
– Погодите же, отольются вам наши слёзы!
За оцеплением радостно встречала матушка Алевтина:
– Родненький! Хоть вас-то отпустили, и то спасибо!
– Стыдись, матушка, – тихо ответил ей священник. – Нас наглядно от народа отделяют. Что же это, господин полковник! – обратился он к подошедшему Фрайгаузену. – Как же нам после этого людям в глаза смотреть?