– Не джинн я! Сколько можно повторять
– не джинн!
– Ладно, раз ты такой жмот, согласен
выпустить тебя за один мешок золота.
– Нет у меня ни трёх, ни двух, ни
одного мешка золота. Могу предложить, – я лихорадочно порылся в
карманах и выгреб всю свою жалкую наличность, – сорок три, нет –
сорок четыре рубля. Это всё, что у меня есть.
– Выходит, не договорились мы с
тобой, Елисей, – разочарованно покачал головой бомж. – Ну, ты пока
посиди там, подумай. Может к вечеру посговорчивей станешь.
– Пожалуйста! Не нужно до вечера! –
взмолился я.
Но Дрюня не стал слушать. Он плотно
закупорил горлышко бутылки добытой из кармана резиновой пробкой.
Обошёл баки и установил мою стеклянную тюрьму на грязную тележку,
рядом с целой батареей разнокалиберных бутылок. Стеклотара на
тележке соседствовала с ворохом затянутого в узлы грязного и,
наверняка, зловонного тряпья. Плотно закупоренное горлышко, к
счастью, избавило меня от необходимости дышать этой гадостью.
Но из-за той же пробки теперь я был
лишён связи с внешним миром. Несколько раз пытался докричаться до
своего тюремщика. Увы, бомж совершенно меня не слышал, и я
прекратил бестолковые попытки. Мне оставалось лишь смотреть на
недоступную свободу через зелёное бутылочное стекло.
Сплавив меня в тележку, Дрюня занялся
баками. Раздобытым где-то черенком сломанной хоккейной клюшки бомж
по долгу швырялся в каждом мусорном контейнере, периодически
извлекая приглянувшийся хлам. В последнем баке он отыскал не очень
старые и на вид вполне крепкие кроссовки. Тут же в них переобулся.
А свои латанные-перелатанные босоножки швырнул в помойку.
Чрезвычайно довольный обновой, он прекратил рыться в мусоре и стал
грузить отложенное барахло на тележку. Места над тюками не хватило,
и часть хлама накрыла сверху бутылки, из-за чего я оказался в
полумраке, отрезанный от неба и солнечного света.
Вскоре тележка тронулась, и я
покатился навстречу очередному приключению.
Глава 4, в которой неожиданно
сбывается несбыточная мечта
Бомж толкнул тележку в арку и
солнечный двор, как кусочек прежней жизни, оказался отрезан
сгустившейся тенью. В темноте безнадёга и отчаянье накрыли меня с
головой, и как загипнотизированный удавом кролик, я впал в
оцепенение. Свет скоро вернулся, но мне стало всё равно.
Почти не помню долгой поездки, хотя
всю дорогу, не смыкая глаз, таращился сквозь зелёное бутылочное
стекло на проплывающие мимо дома, беззвучно снующих взад-вперёд
людей и бесшумно мчащийся чуть в стороне поток машин.