- Сначала зажгите там свет. Я не пойду в темноту, - отвечаю ей, не сдвинувшись ни на шаг.
Секунда – и потайной коридор становится освещенным.
- Быстрее, госпожа, - торопят служанки.
С внутренним содроганием вхожу. Пахнет немного затхло, но вполне терпимо. Впрочем, долго осматриваться мне не дают. Служанки с такой скоростью начинают движение, что мне приходится почти бежать, чтобы не отставать. Один поворот, второй, подъем, спуск. Мне становится жарко, хотя одета я более чем легко. Наконец, мы останавливаемся.
- Как войдете в спальню, сразу опустите голову, подойдите к кровати так, чтобы она была у вас за спиной, и станьте на колени на пол. Дальше вы одна. Нам нельзя, - следует короткий инструктаж и передо мной бесшумно отодвигается стена.
Слегка замешкавшись, вхожу. Осматриваюсь. Спальня. Явно мужская. Огромная кровать, темная мебель. Почти аскетично, ничего лишнего. Я удивлена, не ожидала такой простоты в убранстве. Ни любимой отцом позолоты, ни обитых бархатом стен. Дерево, камень, кожа и мех – они преобладают. Светильник горит только возле кровати, вся остальная комната – в тени. Я сомневаюсь, стоит ли мне становится на колени, возможно, в спальне никого нет.
- Поприветствуй императора как должно, наложница, - доносится до меня низкий, словно вибрирующий голос, от которого встают дыбом все мелкие волоски на теле.
Вздрогнув, опускаю голову, делаю несколько шагов из темноты на свет и, на секунду задержавшись, опускаюсь-таки на колени. Сжимаю зубы. Пусть. Пусть сейчас я на коленях. Это ничего. Я всю жизнь так провела во дворце отца, хоть и ходила с высоко поднятой головой, мне не привыкать.
- Встань, повернись ко мне спиной и сними пеньюар, - мужской голос проходится напильником по зубным нервам.
Встаю слишком быстро, наступив на ткань и едва не упав, поворачиваюсь спиной и застываю. Как? Как мне снять… Руки не слушаются совершенно, пальцы скрючились в птичьи лапки. Противный озноб проходит вдоль позвоночника.
- Можешь идти, - доносится равнодушный мужской голос, моментально заставив развязать тесемки.
- Нет! Я уже, - и, не дав императору меня позорно вышвырнуть, отбрасываю от себя ткань.
Застываю, как гипсовая статуя. Боюсь даже дышать, вся превратившись в слух. Скрип кожаного кресла. Шаги? Вкрадчивые, едва слышные. Или мне кажется. Вздрагиваю всем телом, когда на голое плечо ложится горячая мужская рука.