Бог отложил перо и исподлобья спокойно ответил:
— Я дал ему выбор.
— Ты не смеешь так с ним обращаться! Он тоже Бог! — Селена топнула ногой. От злости на ее пальцах заискрило серебро.
— Бог? — удивился Ниалл. — Бог не может променять народ на человеческую игрушку.
— Он не променял, — возразила Селена. — Зачем ты так? Она выбрала не тебя. Оставь Адриана в покое!
Ниалл поднялся. Полы голубого платья зашуршали. Серебристая мантия замерцала от попадающих на Бога лучей заходящего багрового солнца. Казалось, что он полностью охвачен огнем. Ниалл подошел к сестре и наотмашь ударил ее по лицу. Девушка вскрикнула и рухнула на пол. Щека горела, губы задрожали от обиды, глаза наполнились слезами. От удара из—под платья выскочил кулон. Сердечко фианита на тонкой веревочке предательски засветилось радужными цветами. Ниалл наклонился, поддел пальцем украшение и оборвал веревку. Драгоценный камень рухнул, закружился вокруг своей оси и отскочил подальше от хозяйки.
— Любимая сестренка, я кажется предупреждал, чтобы ты не брала у смертных всякие побрякушки?
Девушка вздрогнула и схватила Ниалла за руку, вцепившись в нее озябшими пальцами.
— Ниалл, ты не посмеешь.
— Неужели? — усмехнулся брат. — Я не Адриан. Я не прощаю дерзость.
Он отошел от сестры, но прежде чем двери открылись, Селена в отчаянии выкрикнула:
— Она никогда тебя не полюбит!
Ниалл застыл не месте. На лице промелькнула тень обиды, руки сжались в кулаки. Но уже через секунду Ниалл зло улыбнулся и ответил:
— Когда у твоих ног весь мир, заставить любить будет проще простого.
И он захлопнул за собой двери, ведущие в его кабинет, сбежал по лестнице и вышел на улицу. Большой диск солнца скрывался за горизонтом, медленно по небу проплывали облака. Воздух наполнился вечерней прохладой. Ниалл глубоко вздохнул, вбирая в себя запах прелых листьев, среди которых затерялся отголосок пепла. Бог потянулся и взорвался яркой вспышкой, чтобы уже через секунду стоять на солнечном луче и зло смотреть как двое влюбленных сидели на скале над Розовым морем, пили чай и наслаждались друг другом.
— О, я омрачу твою вечность, любимый братец, а тебя, дорогая Катрин, я заставлю добровольно склонить передо мной голову и умолять о любви.
Адриан обернулся. Он успел увидеть как вспышкой взорвалась фигура брата и рассыпалась золотистыми брызгами. Только злые лазурные глаза еще долго сверкали в полумраке, пока ветер не скрыл их за облаками.