– Да? А как он их извлекал обратно? – с интересом спросил Абдулла.
– И сколько же багдадского камня ты везешь? – Верещагин не пожелал продолжать тему. Он взвесил плитку в руке, постучал по ее поверхности костяшками пальцев, понюхал. Глина есть глина, ничем другим она быть не может.
– Триста пятьдесят – четыреста штук… – пожал плечами Абдулла. – Мне за него заплатят оптом, а не по отдельности, поэтому я не потрудился сосчитать.
Тюков с плитками оказалось ровно десять.
– Отметь крестом! – приказал Верещагин Кахи. – И у себя отметь, и тюки обозначь.
Наконец он закончил осмотр товара, оставленного во дворе, и вышел на улицу. Прямо на дороге (широкой полосе утоптанного песка, присыпанного сверху морской галькой и сухими водорослями) у костра сидели шестнадцать караванщиков. Шестнадцать вооруженных ружьями и кинжалами дюжих ребят. Дубленные всеми ветрами, с лицами, покрытыми шрамами, они напоминали видом мирных торговцев не больше, чем Верещагин – Наполеона Бонапарта. Тут же стояли полукругом четыре крытые темной тканью повозки. У коновязи возле забора всхрапывали лошади, они были недовольны, что им приходится делить поилку с ослами.
– Эй, таможня! – оскалился один из караванщиков. – Садись с нами! Выпей!
– Не сейчас, ребятушки, – отмахнулся Верещагин. – Что в повозках?
Абдулла ответить не успел: Верещагин уже ковырялся в одной из них, бесцеремонно откинув полог.
Ничего, пусто. Даже немного обидно…
Заглянув в следующую, таможенник сразу же отпрянул: в лицо ему ударил поток воздуха, поднятый взмахами крыльев. Караванщики захохотали и загалдели на одном из тюркских наречий. Верещагин сплюнул и снова забрался внутрь: в этой повозке оказались клетки с павлинами.
Павлины… Как же ему нравились эти птицы! Почему-то при виде павлинов, истинных обитателей Востока, Верещагин вспоминал заснеженный Петербург и себя маленького. Давно же это было: вот он, вот молодой отец, на обоих – громоздкие шинели; отец ведет его за руку через резвящуюся на Невском вьюгу к павильону. У входа в павильон толпится народ, над дверями – яркая вывеска. Маленький Паша Верещагин читает ее по слогам: «Зве-ри-нец»…
Но не к месту предаваться воспоминаниям о зимней вьюге под белым солнцем пустыни. Верещагин подошел к третьей повозке. Она оказалась сверху донизу набитой разящим псиной тряпьем и какой-то неприглядной утварью.