В свою очередь Глеб Павловский повторяет слова, которые были слышны в Грузии, Украине, Киргизии до наступления революционных событий: «России не грозит то, что было в Грузии или в Украине. Хотя, может быть, наши угрозы, наши опасности не меньше, чем опасности Грузии и Украины. Наверное, наши опасности в чем-то, может быть, больше» [23]. Те же слова слышны сегодня и в Казахстане. Однако поскольку, как мы видим, программа революции предполагает предварительное успокоение властей, то даже аргументация против с новыми вариациями не снимает принципиального отторжения самой идеи. Ведь жизнь часто идет впереди слов.
Модест Колеров увидел в движущей силе перестройки средний класс – инженерно-технических работников. Все это привело к активным антигорбачевским настроениям: «Перестройка запустила механизм смуты, который никто не хотел анализировать, питалась надеждой на социальную мобильность: жить достойно, но не работать адекватно. Этот внутренний фактор – основа рукотворных цветных революций. Надо думать о последствиях реформ. А не просто совершать сделку власти с оппозицией» [24].
Каждая последующая революция сегодня является продолжением предыдущей: «Оказался запущен механизм резонанса. Каждый новый переворот демонстрирует, что возможна победа над все более сильным противником. Но победа не абстрактной рафинированной оппозиции – а победа движения масс над государственной машиной. Как говорил герой одного фильма: «Оказывается – можно! Оказывается, с самого начала было можно!» [25]. Революциям подвластны все новые и новые вершины.
Бархатные революции совершаются в определенной опережающей манере. Их реальные результаты приходят тогда, когда ничего уже изменить невозможно. Особенно это наглядно видно на примере Киргизии-2005, которая попала в серьезный экономический капкан. В то же время это была революция с применением насилия (см. подборку материалов в «Весь мир» (Алма-Ата) под симптоматичным названием «Дело было в Бишкеке. Мир заглянул в лицо кыргызской революции. И вздрогнул…» [26–27]). Одновременно не следует настолько драматизировать киргизские события, просто они происходят в том виде, который более соответствует своему месту и времени.
В этом плане можно говорить, что бархатные революции могут быть ведомы правильными, но все же виртуальными целями, которые тяжело поддаются реализации. Одновременно следует признать и справедливость неудовлетворенности населения: например,