Мать сверкнула глазами, но промолчала, и Генрих не смог понять, понравилось ей это или нет.
Пророчество, написанное на пергаменте, хранилось в кабинете у отца, в небольшой деревянной шкатулочке с резным верхом, украшенным мелкими алмазами. Отец же и взял пергамент в руки, развернул, зачитал:
- «Выберешь одну – получишь другую. Не спорь с богами – станет хуже. С ней станешь счастлив, если поумнеешь».
- И? – нахмурился Генрих. – Все пророчество? Три предложения, не связанных между собой? А если не «поумнею»? Может, проще развестись?
- И пойти против пророчества? – театрально подняла брови мать. – Сын, с пифиями не спорят.
- А если и спорят, долго не живут, - иронически добавил отец. – Когда ты познакомишь нас со своей молодой женой?
Ира сидела на невысоком табурете в небольшой, скудно обставленной комнатке без окон, освещаемой круглой люстрой под потолком, дула на горячий чай в фарфоровой чашке, плотоядно поглядывала на плюшки и варенье, расставленные на столике перед ней.
Домовой, Гришка, как он представился, заявив, что настоящее его имя нельзя знать никому, сидел на табурете напротив и горделиво поглядывал на Иру.
- У тебя тут уютно. Сам печешь? – кивнула Ира на вожделенные плюшки.
- Да щаз, - осклабился Гришка. – С кухни перенес. Они там и не заметят, а мне пропитание нужно.
Ира хмыкнула про себя: есть ворованное – отличное начало жизни в другом мире.
Туфли бы сброшены на пол, ноги – вытянуты. Платье все еще мешало, но Гришка пообещал переправить ее в комнату для слуг,
когда закончат общение, так что с платьем можно было и потерпеть.
- Ну и как тут жить? – Ира обвела глазами помещение. – В моем мире, знаешь ли, не было ни домовых, ни магии, ни свихнувшихся оборотней.
- Дикий мир, - проворчал Гришка. – Как вы без домовых управляетесь-то?
- Как, как. Сами. Все сами. Ручками.
«Зато плюшки никто не таскает», - добавила про себя Ира, поколебалась секунду, но все же протянула руку за одной из плюшек.
- Дикий мир, - повторил явно впечатленный домовой.
- Слушай, а как тут с богами связаться? Ну, с местными? – плюшка оказалась сладкой, тесто буквально таяло на языке.
Гришка посмотрел на Иру так, как врач психбольницы смотрит на пациента, утверждающего, что он – единственный и настоящий Наполеон в этом здании.