Во дворе у нас росла яблоня. Не помню вкуса свежих, но помню: ел печеные, очень вкусные яблоки. Когда пекли хлеб, уголь выгребали к устью печи, и в этих углях пекли сахарную свеклу. До сих пор помню вкус. К 1950 году обзавелись хозяйством: корова, поросенок, куры и кролики. Летом кролики жили во дворе, а зимовали в кухне подле печи. Однажды чужой кот повадился таскать крольчат. Отец поставил петлю, в которую и попался лапой здоровенный котяра. Петля порезала лапу, стало жалко разбойника, отпустили его.
В 1950-м наша семья прибавилась, родилась сестренка. О ней (ныне давно покойной) с того времени в памяти ничего не осталось. Вот всё, что помню с возраста трех лет, если не считать подзатыльника от отца, от которого я врезался головой в угол плиты. Так и остался шрам на всю жизнь.
Пришёл 1951 год. К тому времени отец вступил в ряды «свидетелей Иеговы»1. Пришла на молдавскую землю и весна 1951 года, а с ней и операция «Север». В одну из ночей в деревню въехали машины с солдатами. По ранее составленному местными активистами списку у дверей подлежащих депортации семей встали часовые солдаты. Следует отметить: деревня маленькая, почти все родственники. Председатель сельсовета Продан Василий был родным дядей моей матери. Председатель колхоза Баламутовский Маноле – дядя отца. Дали время на сборы до утра. Разрешили взять небогатый скарб и съестные припасы. Некоторые умудрились и порося заколоть. У нас такого не было: загрузили барахло, а из съестного не было почти ничего. Как проходили сборы – не знаю, меня разбудили, когда стали грузиться на машины.
Выехали из села, и тут стали кричать: «Дедушка, дедушка!» Меня приподняли – увидел деда. Он узнал о депортации, бежал из соседнего села, чтобы проститься. Машины промчались мимо без остановки, плач и стенания, крики «прощай»… По рассказам, накануне мой уже давно покойный дядя Михаил Продан (погиб молодым на шахте) находился в районе на мельнице. Ночью узнал о депортации, бросил всё и погнал домой – предупредить. Чуть не загнал лошадей, но не успел даже проститься.
Не помню, как везли до станции, как грузили. Помнится, ехали в теплушке, оборудованной ярусными нарами, несколько семей в одном вагоне. Помню, стоял у окна и смотрел на неизвестный мир. Мимо пролетали поля, поселки, поезда. Однажды увидел березовый лес, с удивлением спросил: «Мама, мама, кто и зачем побелил столько деревьев от земли до макушки?» На крупных станциях кормили горячим, разрешали ходить за кипятком. Ходили по нужде на остановках, под вагоны, вместе женщины и мужчины. Помню, однажды после такой остановки кто-то подсмотрел у одного больные фаберже, большие очень. Рассказал – весь вагон хохотал.