Сначала ничего не происходило, только дождь на пару с ветром трепали охапку сена, лежавшую возле лошадиной колоды, но вот в глубине дома что-то заворочалось, послышались ворчание и рычание, а потом и шаги. Еще через минуту дверь распахнулась перед носом Амадея и вырвавшийся на волю теплый, сытный запах похлебки согрел и оживил его.
– Ты кто такой? Чего тебе надо? Откуда ты взялся? – Мальчик поднял глаза и увидел стоящую в дверном проеме женщину – высокую, дородную, что твоя герцогиня, держащую в одной руке масляный светильник, а в другой – здоровенную скалку. Рядом с ней стоял мосластый пес, в холке достающий мальчику почти до груди; он молча смотрел на незваного гостя, лаять ему нужды не было, от одного его оценивающего взгляда любой грабитель обделался бы, не сходя с места.
– Меня зовут Амадей. Прошу вас, пустите меня на ночлег, я отработаю. Я из города. – Он честно ответил на все ее вопросы.
– Ишь ты! – Тетка приблизила светильник к фигурке мальчика, разглядывая его. – В чем только душа держится… а белый-то какой! Ладно, заходи. Живоглот, иди к себе, уж с этим я и сама справлюсь. – Пес, похоже, тоже не увидел в Амадее угрозы и преспокойно удалился.
Хозяйка протянула ручищу и втащила мальчика в дом.
– Ноги обсуши в соломе. Да проходи к очагу, обсохни. Есть хочешь?
Амадей, грея руки у очага, уже счастливый, кивнул, и у него опять заурчало в животе, да так громко, что хозяйка засмеялась.
– Ты там соловья прячешь, что ли? – Продолжая смеяться, она взяла с полки глиняную миску, налила в нее из котла, висевшего над очагом, густой похлебки и поставила на стол. – Садись, парень, и поешь, не хватало еще, чтобы в моей харчевне кто-то от голода помер.
Амадей пригладил высохшие волосы, обтер руки о полусырую рубаху и, поклонившись хозяйке, сел за стол. Он не успел даже как следует оглядеться вокруг – ведь перед ним стояла миска, до краев наполненная благодатью. В крепком мясном бульоне плавали стайкой кусочки поджаренного свиного сала, лениво дрейфовали ломтики картофеля, репы и лука, кувыркались гладкие тестяные клецки, травы источали пряные ароматы, и все это золотилось обещанием самого обычного счастья. Амадей втянул в себя запах похлебки, чуть не поперхнулся слюной, схватил ложку и заработал ею с таким усердием, что хозяйка не могла не почувствовать себя польщенной. Вскоре миска опустела, мальчик выскреб ее дочиста, оставив лишь одинокий лавровый листок лепиться к донцу. От обильной еды и тепла, а также от недавнего путешествия сквозь холодную осеннюю ночь его потянуло в сон. Амадей оглянулся – хозяйка сидела на стуле с высокой спинкой у очага, лущила горох и, казалось, и думать забыла о своем нежданном госте. Мальчик зевнул и опустил голову на сгиб локтя; уже через минуту он крепко спал, так и не выпустив из руки ложки.