И жила бы тетка не тужила, если бы ни эта совершенно рождественская история с маленькой девочкой Оленькой. Именно ее неожиданное появление стало тем последним кирпичиком, который вставила судьба в глухую стену теткиного забора, и ее и без того самодостаточное существование стало еще более прочным и непоколебимым.
– Просыпайся, ягодка моя, – ворковала тетка, склоняясь над кружевной постелькой своего божества, – утро наступило, птичички поют…
Божество спрятало под одеялом непогрешимо розовую пятку и перевернулось на другой бок.
– Давай, Олюшка, вставай, – сказала тетка чуть строже, но внутреннее умиление от этого не растаяло, а напротив, только увеличилось в размерах.
– Еще немножко, мам, – ответствовала ягодка.
При этом глазки ее недовольно сожмурились, а губки надулись и приняли форму перевернутой улыбки.
– Я сварю тебе кофе, – сказала тетка и вышла.
На самом деле время еще было. Можно было дать этой соне-засоне еще минут пятнадцать понежиться, но тетке в это необыкновенное утро самой не терпелось поскорее увидеться с дочерью, чтобы заручиться ее согласием на один очень интересный эксперимент.
Была у тетки беда. Такая беда – врагу не пожелаешь. Ее Оленька, ее девочка, ее ангелочек белокрылый, светик-солнышко ясноглазое, дурочка глупенькая – без ума, без памяти была влюблена в одного женатого подонка.
Хотя, нет. Какой такой подонок? Вполне приличный человек, преподаватель, кандидат наук, активист, пацифист, отец, семьянин, спортсмен-яхтсмен, автомобилист-любитель и на редкость ловкий ходок по маленьким девочкам.
И на здоровье! Танцуй, пацан, пока молодой! Веселись, жизнь коротка. Но только почему заложницей твоего неуемного жизнелюбия должна стать именно моя девочка? Кровиночка, слезиночка, родинка золотая? Полно же вокруг других, охочих до постельных игрищ молодух, я уже не говорю про старух, которые перед своей половой кончиной буквально не надышатся на любого, кто бы ни рискнул предложить им свои скудные услуги.
Так ведь нет! Ему подавай чистую девочку в кофточке белой. Вот, мол, – ромашка моя. И самому приятно в тесном коридоре поелозить, и людям завидно. Ах, ты сволочь недобитая, чтоб все, что выросло, у тебя отсохло. Неужели бы я с тобой, гнидой переменчивой, не справилась? С моими-то связями? Да одной левой, не сомневайся. Да вот только Оленьку жалко. Страдает маленькая. И за каждую ее слезу, ты мне ответишь. Перегрызу тебе горло к чертовой матери, разлюбезный ты мой друг, Илья Петрович. И жив ты только ее вечерними молитвами и моим вселенским терпением. Но сколь веревочке не виться, конец все равно не за горами.