Собрание сочинений. 2 том - страница 24

Шрифт
Интервал


Семен вышел, сел на крыльцо. Стало тоскливо и обидно за жизнь свою исковерканную, стыдно стало, что винил во всем Авдотью, даже бивал, грешным делом, по пьянке. За что – не мог сказать, зло вымещал. Человек часто так делает, находит безответного, сорвет зло, и как ни в чем не бывало. А бессловесный терпит до поры, потом возьмет топор, и отсекет обидчику голову, как в прошлом годе Витька Сибиряк Кольке Парапону, чистенько отрубил, как арбуз, отскочила. Смертное все у Авдотьи собрано, тес на гроб есть, могилу копать – завтра мужиков собирать надо. Взял сумку, добрел до магазина, купил по пять бутылок вина и водки. Продавщица понимающе молчала, гремя мелочью.

Сема свою старуху похоронил тихонько и остался один в стареньком пятистенном домишке. Наказ покойной сойтись с Дарьей он исполнять не спешил, да и побаивался: вдруг не пойдет, только славы наделаешь на всю деревню. Варил себе супчик-пластянку, это когда картошка пластиками настрогана, заправлял пережаренным луком, хлеб брал в магазине, чай с сахаром пил.

Вот неожиданно как может куражиться жизнь с человеком, весь век прожили как чужие, а похоронил Авдотью – и пусто стало, слова не с кем молвить, нельзя сказать, что тосковал Сема, нет, просто пусто, и все тут.

На сельмаговском крыльце прислушался к разговорам: Гани Корчагина сына Ромку ночью в районную больницу увезли.

– Перенасытили зельем, свернуло его, – шепнула соседка. Сема сумку под мышку и в контору, Гриша лучше скажет.

– Передозировка наркотика, Семен Федорович, так это теперь называется, час назад говорил по телефону с врачом: плохи дела, иными словами, не выжить ему.

– Ганя там?

– Оба с Галиной там, но в палату не пускают.

Сема помолчал, смахнул слезу.

– Ты бы, Гриша, поехал туда, не дай Бог – случится – все хоть один человек рядом будет.

Гурушкин с благодарностью посмотрел на старика:

– Ты прав, прямо сейчас и поеду.

Ну и съездил, вовремя, к его приезду родителям уже объявили, мать сомлела и до сих пор без сознания, отец закаменел, ни слезы, ни слова. Поздно вечером вышел врач, отозвал в сторону Гурушкина:

– Поезжайте домой, Григорий Яковлевич, мы обоих оставим, с матерью не все ладно.

– С сердцем плохо?

Тот сказал тихо:

– С головой. Не в себе она. До утра будет спать, а там посмотрим. Раньше можно было санавиацию вызвать, а теперь в область везти – бензина может не оказаться.