Дитя его возраста не может идти так быстро, но Артур ее нагоняет. И впрямь, не совсем обычный мальчишка. Не отстанет по дороге.
«Может, зеленое дыхание его заберет? – приходит ей в голову темная и сладкая мысль. – Съест его и костей не оставит. Матушка будет горевать, но и Утер будет, он так привязан к своему отпрыску, это разобьет ему сердце…»
От страшной сладости этой мысли вихрятся губы, и Моргана, улыбнувшись брату, берет его за руку и видит, как это делает его счастливым, как он доверчиво хватается за ее ладонь, как искрится летнее небо в широко распахнутых глазах, не знающих ничего, кроме полуденной чистоты…
Что-то колет в ее груди, что-то стягивает ее горло.
Слабость…
Нельзя.
– Чего ты в меня вцепился? – шипит она, стряхивая детскую ручку, хотя сама ее подхватила. – Известно ли тебе, безмозглое существо, что ты мне не настоящий брат, а всего лишь наполовину?
Мальчик глядит на нее растерянно.
– Брат, – лепечет он, – настоящий…
– Ненастоящий! Только единокровный. Так и знай! И никогда не забывай.
Но что он может понять? Только твердит, едва ли понимая значение слов, со своей умиляющей ласковостью:
– Брат, кровный…
– Единокровный! – Она едва не сплевывает в дорожную пыль от злости. – Повтори!
Он пытается, сражаясь с длинным словом, и тут спотыкается о корягу. Неловко падает в растущую на обочине траву, по-птичьи раскинув руки.
Она ждет, что сейчас он скорчится, разревется, побуреет и станет противным, чтобы его было легче ненавидеть. Но Артур не плачет, а пробует подняться, и Моргана замечает, что его маленькое тельце – легкое, а земля чуть подталкивает его, чтобы он встал на ноги, будто заботится об этом ребенке.
– Что за волшебство? – дивится Моргана, но решает, что ей померещилось. С чего бы земля стала думать о человеческом детеныше?
Но если и не померещилось, неважно. Скоро они придут туда, где царит другое волшебство, где ворожат тени, рожденные от темноты и света, словно от скрещенных черного и белого мечей. И может быть, если повезет, эти тени Артура съедят.
Но сколько ни бродят они по местам, которые Моргана давно выучила наизусть, не может она отыскать заветной полянки. Прошла между одними деревьями, между другими. Видела знакомые заросли боярышника, усыпанные душистыми белыми звездочками. Видела почерневшую поваленную сосну, несколько лет назад сбитую на землю бурей. Шла на запах синеватой прохлады в ельнике. На хриплый голос ветра в крепкой кожистой листве старого дуба. На призывы птиц и низкий пчелиный гул.