Что происходит внутри тебя, когда ты берешь в свои руки рисунки, сделанные якобы наскоро и небрежно. Что происходит с тобой, когда ты на все это смотришь, вскользь благодаря, а я бросаюсь на стену, потому в доме больше нечего разбить об пол, хотя я и приказываю своей совести держать в себе все то, что она еще способна удерживать внутри. Я объясняю себе, что все это нужно резать и топить, привязав к нему камень покрепче, чтобы ни штриха, ни одной зарисовки больше не попало в твои руки. Я знаю, что все равно отдам тебе новый рисунок. Я знаю, что буду потом сбивать кожу с фаланг пальцев за то, что снова открыл, сказал, вырвал изнутри без наркоза, на живую, как букет цветов, протянул тебе в руки всю эту красоту, потому что я не нахожу в себе таких слов, которые я мог бы произнести вслух, не нарушив те правила игры, что ты решила обозначить между нами.
Уехать и вернуться. Вывернуться наизнанку. Сделать сальто из себя самого. Быть разрушенным до руин. Видеть в стекле вагона небо, траву, отражение себя. Говорить тебе то, что ты и так знаешь, по вечно прерывающейся связи. Расклеивать диалог надвое. Низводить его до «я больше не могу» и «доброй ночи». Вдавливать пальцы в тело карандаша, разрывая грифелем бумагу. Закусить кипенно-белую простынь до судорог и тошноты. Думать, куда я буду убегать дальше. Вспоминать, где проще получить визу. Смотреть в блокнот. Ломать карандаш. Потому что все это не закончится никогда. Потому что рисовать не для тебя – это преступление. А не рисовать – это смертная казнь. Это каторга. Это мрачнее и безысходней достоевщины и стихов Бродского. Но это все я выбираю добровольно. Поезд едет. Я рисую. Поезд едет. Я люблю.
Вышагивать по платформе марш на глупых и необоснованно длинных остановках. Натягивать рукава свитера на самые кончики пальцев. Потому что внезапно стало слишком холодно и дождливо. Хотеть полного одиночества. А получить вместо него лишь мысли о тебе. Да – это крах. И можно было даже никуда не уезжать. И что бы я сейчас ни рисовал, в какую сторону ни ехал, сколько бы ни курил и ни пил крепкого, я вынужден признать, что я хочу к тебе вернуться. Даже потому, что ты меня не любишь. Даже потому, что ты со мной играешь. Даже поэтому, Хлоя.
Я смотрю в лица людей, но вижу только твое. Я никем и ничем не могу тебя заменить. И живу ровно полжизни, потому что вторую свою половину я уже давно отдал тебе. Хотя ты меня об этом и не просила.